Элеонора Кременская - Пьяная Россия. Том третий

Саня Платонов или попросту Платоша неверными шагами шел по ночному Ярославлю к дому своего друга Олега Осина или попросту Олеся. Электрические лучи городских фонарей светили Платоше, в принципе, исправно, но все равно он пару раз упал и даже в лужу, потерял ботинок и дальше шагал, уже ступая одной ногой в носке, а другой в ботинке. По дороге он пару раз присаживался к стенам спящих домов, мучительно соображая, а куда он, собственно говоря, идет? А вспомнив, что к Олесю же подпрыгивал, нетерпеливо на месте и тащился дальше.

Платоша был пьяницей. Пил он каждый день, но умеренно. Перепои, такие, как сейчас, происходили только в обществе дружков, в кафушке и, как правило, в день зарплаты. Тогда Платоша ничего не соображая, таскался по улицам, нередко попадая в вытрезвиловку, бывало его била в темных переулках и в парках молодятина, но всегда и неизменно он старался все-таки, добраться до дома Олеся, где, по его мнению, ему сочувствовали, выслушивали и понимали. Олесь вовсе не пил и даже никак не выпивал, но при этом выделялся своими странностями. Причем, причуды, которыми он в изобилии осыпал всех и каждого, были для него, вполне естественны, можно даже сказать, что он их вовсе не замечал.

Олесь блистал талантами, хорошо играл на фортепьяно, за плечами у него было музыкальное училище, и он преподавал пение в какой-то там школе, ну, когда-то, по молодости. Потом бросил музицировать, кинулся в пучину журналистики. Ему не сиделось в одной редакции газеты, как всем прочим, нет, за год он успевал проработать в двух-трех редакциях, со всеми там перессориться и так далее. Наконец, Олесь поступил на телевидение и плотно застрял, готовить телевизионные новости города, ему показалось очень интересным. Он без устали носился по всему Ярославлю, выискивая «горячие» факты, развил целую сеть агентуры, на него работали все отделы милиции, все больницы и даже дежурная часть мэрии, куда стекалась информация, события дня. Иногда Олесь выбирался в деревню, чаще летом, где у него имелся старый дом. Возле дома он, несмотря на протесты жены, посадил одуванчики и валялся в них летом, блаженствуя и засыпая.

Жена у Олеся была усталой от работы, жизни, мужа… А дети, двое, мальчик и девочка, живущие своей жизнью независимых юных дарований, конечно же, требовали внимания и усилий. Ведь как бывает, маленькие детки – маленькие хлопоты, большие – соответственно и хлопоты будут большие. Сын помешался на компьютерах, требовал денег на походы в интернет-клубы. А дочь сильно увлеклась нарядами и косметикой, с вечера до утра пропадала в модных клубах и казино, искала себе «папика», чтобы не нищенствовать больше, а процветать. Дети в деревню не ездили, игнорируя просьбы матери об окучивании картофеля и прочем. Олесь с женой грабастались одни и отдыхали одни. Может благодаря последнему обстоятельству жизни они и не особо настаивали на помощи юных…

Олесь после работы в поле, где у них с женой имелся большущий огород, несколько длиннющих гряд, шел на речку. Воды в ней было по пояс, но ему хватало. Он шумно купался, подпрыгивал и нырял, выпрыгивая розовыми пятками из воды. Едва просохнув, шел в поля, где некогда пахотные земли заросли душистыми травами и тысячью неких диких цветов, в изобилии разросшимися, как попало.

Олесь любил белые ромашки и собирал иногда огромаднейший букет, так, что еле-еле мог утащить его обеими руками. По дороге он встречал односельчан или как он еще их называл, однодеревников, имея в виду, что все-таки проживал с ними в деревне и каждой восхищенной его букетом бабушке дарил по небольшому букетику от своего. При этом он не только мило улыбался, но еще и норовил деревенским женщинам ручки поцеловать, чем нимало смущал их и даже озадачивал. Руки у деревенских жительниц всегда пахли хозяйственным мылом и молоком. Мылом, потому что в деревне привыкли так мыть посуду, стирать белье и мыться, чистящие средства, стиральные порошки и туалетное мыло не признавались, в деревне, вовсе. А молоком, потому что в каждом дворе имелась корова, ну еще может парочка дойных коз.

Олеся и его причуды в деревне очень любили, он был местной достопримечательностью, частенько по вечерам, усталые от работы соседки выходили во дворы, задирали головы на крышу олесиного дома и восхищенно замирали. Заходящее солнце тихо опускалось за просторный горизонт. Воздух был прозрачен и чист. Олесь забравшись на крышу, весь преображался. Он то сливался душой с восторженным писком ласточек кружащих в небе и залетающих в массивные купола заброшенной церкви к своим гнездам; то становился вольным ветром качающимся на зеленых верхушках травы и сам покачивался; то превращался в черную ворону и вместе с ней сердито каркал на своих соплеменниц посреди старых берез над кладбищем у церкви. Да, мало ли, что можно было бы вообразить!

А в хорошую звездную ночь Олесь затаскивал на прогретую за день крышу матрац, ложился, глядел бездумно в темные небеса, рассматривал подмигивающие ему звезды и тихо засыпал. Улыбка надолго поселялась тогда у него на губах.

Олесь был непонятен жене. Когда она его бранила, он скучнел и только, и никогда не отвечал, будто это его не касалось. А ей становилось обидно, очень обидно, что в его жизни для нее как-то не нашлось места. Она пыталась что-то сделать, как-то заинтересовать его, ну, чисто по-женски, там, подкраситься, приодеться, сготовить вкусненькое, но он не замечал ее усилий. Только однажды оживился, когда к ней на платье вскочил большущий кузнечик. Кузнечик долго сидел и не шевелился, и жена не шевелилась, боялась его такого огромного, зеленого, такого усатого и страшного. Она просто приросла к крыльцу, а грибы в корзине, меж тем, ожидали, когда же она их разделает. Мимо нее и кузнечика прошел Олесь, жена окликнула мужа тихонько, попросила убрать вот этого… Олесь потом долго смеялся и даже поцеловал ее в щеку:

«Кузнечика напугалась, глупая!»

Жена улыбалась виновато, действительно…

Но вернемся к Платоше. Добравшись, наконец, до дома Олеся он, к своему удовольствию обнаружил, что дорогой друг дома, а не укатил в деревню. Водки в доме не нашлось, зато крепкий чай до краев наполнил чашку Платоши. Олесь устроился напротив него за кухонным столом и, закурив сигарету, прищурившись от дыма и еще от желания спать, принялся рассматривать ночного своего гостя. Во взгляде его усталых глаз отнюдь не просматривалась доброжелательность, напротив недружелюбие и недоверие, а еще неприязнь, но новоприбывший этого не замечал, пребывая в эйфории надуманного счастья, а может и надуманной дружбы. Между тем, Олесь внутренне недоумевая на частые визиты знакомого пьяницы обдумывал его поведение, всесторонне стараясь понять Платошу.