Элеонора Кременская - Пьяная Россия. Том третий

Ничего не говорят, отдыхают. Один потирает плечо, на которое опиралась толстуха.

И тут, рука об руку, под козырек, спасаясь от жарких солнечных лучей, заходят двое. Она и он. Она – длинноногая блондинка в короткой юбчонке. Он – приземистый, жилистый бычара с толстой шеей, но старый. Разница в возрасте налицо.

Двое смотрят насмешливо, понимающе переглядываются, подмигивают. Бычара косится на мужичков неприязненно, блондинка высоко задирая нос, смотрит на работяг свысока, с вызовом. Подъезжает троллейбус, сладкая парочка с достоинством забирается внутрь салона.

– Старый конь борозды не испортит, – смеется один.

– Да и глубоко не вспашет, – добавляет другой.

– Чего же они на троллейбусе, авто, что ли сломалось? – удивляется первый.

– Экономят! – хохочет второй.

На остановку боком заходит мужик. Небритый. Едва одетый, в домашних шлепках и руки трясутся.

– Мелочь есть? – сипит он.

– Тебе опохмелиться, что ли? – догадывается один работяга.

– На, – протягивает другой целую банку с пивом.

Мужичок, без раздумий хватает банку, в два-три больших глотка осушает.

– Губа не дура, – удивляется один.

– Язык – не лопата, – добавляет другой и протягивает мужику вторую полную банку с пивом.

Мужик и тут проявляет чудеса алчности, выпивает и трясет банку, стряхивая капли на высунутый язык.

– Пьяному море по колено, – комментирует один с восхищением.

– А лужа – по уши, – говорит другой, протягивая мужику третью банку с пивом.

Мужик быстро расправляется и с третьей банкой. Распахивает объятия и ревет на всю остановку:

– Спасители вы мои!

И принимается плясать.

– Эк, его развезло на старые дрожжи, – качает головой один.

– Ума палата, да ключ потерян! – говорит второй, вытрясая сор из пустого пакета.

– Собаку съел, хвостом подавился, – кивает первый, наблюдая за танцевальными номерами пьяного мужика.

– Пыль столбом, дым коромыслом, а изба не топлена, не метена, – добавляет второй.

И оба уходят, оставляя мужика радостно перебирать ногами в лихой пляске, голуби суетятся рядом, наблюдая, не посыпятся ли крошки из пустых карманов веселого пьянчуги…

Одна из центральных улиц Москвы, как всегда с утра и в будние дни запружена народом.

Мужчины и женщины в деловых костюмах так и снуют туда-сюда. Мужчины сплошь с кожаными портфелями и папками, женщины с дорогими сумочками. Все красивые, от всех пахнет духами и дезодорантами, подчеркнуто, офисно отутюженные, отглаженные, на лицах печать бесстрастия или повышенной сосредоточенности.

Посреди тротуара топчется мужик. Черт его знает, откуда он вылез. Одетый небрежно, неряшливо, он, нарочито расставив локти, толкается, не дает пройти:

– Общество любителей русской словесности, – бормочет, презрительно оглядывая сплошные ряды старательно вежливых людей.

Его обходят, равнодушно, но неуклонно.

– Менеджеры! – бормочет мужик и кидается на прохожих.

Рычит, строит зверские рожи, хватает за пуговицы и рвет одежду.

В конце концов, он добивается своего. Ему отвечают. Несколько человек не стерпев, дают ему сдачи.

– А, все-таки живые люди! – орет он, восторженно и рвет блузку на не успевшей увернуться от его цепких пальцев женщине.

– Вмажьте ему! – визжит женщина.

На вид лет сорока, всклокоченная, разъяренная своим потерянным лоском и сама кидается в бой.

На тротуаре возникает затор. Люди натыкаются на драку и останавливаются.

– Что там такое? – кричат из задних рядов.

– Ничего не видно! – оправдываются с середины.

– Тут дерутся! – сообщают с передних рядов и теснимые драчунами, пятятся назад.

– Что же это такое, все на одного! – сопротивляются иные и вступаются за мужика.

Битва разрастается. Некоторые уже не знают, с чего началась заваруха и кто виноват в создавшемся положении. Ситуацию разрешают полицейские. Хватая драчунов, не разбираясь, кто, где заталкивают вместе с разъяренной женщиной в подъехавший автозак. Автозак уезжает. Скоро, улица опять заполняется деловым народом. Ничто не говорит о состоявшемся, здесь, происшествии.

Речной теплоход ранним утром скользил по темной воде мимо тихих зеленых берегов и деревень, мимо плакучих ив, купающих свои ветви в реке, мимо одиноких рыбаков безмолвно застывших со своими удочками.

Очень пьяная дама любовно разглядывала из-под полуопущенных век тощего поэта вдохновенно читающего стихи.

Поэт старался, выбрасывал руку и будто Маяковский, рокотал, роняя тяжеловесные слова на головы нахальных чаек, налетающих на поэта с требованием хлебных крошек.

И тут дама, встала, эффектно потянулась, специально распахивая блузку и демонстрируя поэту свои прелестные грудки.

– Ах! – задохнулся творец, мгновенно позабыв обо всем на свете.

– Лучше всяких стихов? – играя, засмеялась дама и упала в объятия поэта.

Он растянул губы в широкой ухмылке.

Скоро палуба опустела и только чайки, злобно галдя, хищно пикировали на катающиеся по палубе пустые бутылки и остатки ночного пиршества, но и то, до появления равнодушного матроса со шваброй в одной руке и ведром с мыльной водой в другой.

– Кыш! – будто на куриц махнул на них, матрос и принялся за работу.

– Каждый день одно и то же, – ворчал он, – отдыхают, нешто это отдых? Пьянство и разврат! А тут, такая красота!

Выпрямился он и задумчиво поглядел на проплывающие мимо зеленые берега:

– Посмотрите-ка! – неизвестно кому, сказал матрос. – Какое счастье!

В окно заглянула заплаканная Луна. Мария очнулась от тяжкого сна, в котором ее матери была уготована судьба, быть сожранной скиллой. Кто такая скилла, спрашивала она саму себя и себе же отвечала – зверь, выращенный двуличным человеком. Человеком, прикидывающимся верующим и милосердным, на деле же…

Прошло много лет, дети стали взрослыми, прежде чем до нее дошло, что в один год, когда ее близнецы еще соску сосали, в ее жизнь вмешался сам Сатана.

Под влиянием Владыки мира религиозная мать, всегда подающая милостыню нищим, в один миг вывернула свою суть и затряслась от жадности, превратившись в то, чем на самом деле и являлась, а именно стала халдой, корыстолюбивой, предприимчивой и очень жестокой особой безжалостно выставившей дочь с двумя внуками на улицу.

Произошло это, когда муж Марии окончательно спился, сошел с ума и избил ее до сотрясения мозга. Она бежала, в чем была, на улицу, прихватив детей. Бежала к матери, но мать уже неузнаваемо изменилась. Дело в том, что Мария при рождении детей записала обоих своих мальчиков в квартиру матери.

– Что? Мою квартиру решила захватить? – орала мать. – Прописала бы к мужу, в общагу.