Йожеф Лендел - Незабудки (Рассказы)

— Я бы не отказался от греха иметь на совести загубленные поросячьи души, — с ухмылкой подытожил разговор Мишка и пошел запрягать лошадь. Прежде чем тронуться в путь, он высыпал на стол всю махру из кисета. — Это тебе до завтра. — Затем взял из кучки щепоть на две закрутки: — Подымить, пока до дома доеду.

Вот уже пятую неделю они жили вместе. По субботам Мишка спозаранку отправлялся домой. На телегу грузили и привязывали к ней здоровенный ящик с углем. С тех пор как ямы перестали гасить в ночь с субботы на воскресенье, угля заметно прибавилось.

На обратном пути Мишка прихватывал с собой хлеб, картошку, лук, огурцы, простоквашу, масло. Сварливая жена его теперь не бранилась: больше стало угля, а значит, и плата будет больше.

По средам, когда возница приезжал за углем, он должен был привозить лишь хлеб и свежее молоко. Если при первой ездке возница забывал прихватить съестное, он исправлял свою оплошность при втором заезде, потому как ему приходилось теперь оборачиваться дважды. Углежоги стали заготавливать для кузницы самое малое по три телеги угля в неделю. Иной раз даже на четверг оставалось еще с добрую телегу. Мишка с напарником прикидывали, что если и дальше так пойдет, то древесным углем можно будет запастись на всю зиму.

Когда пилили бревна, то меж напарниками нет-нет да и вспыхивали легкие перепалки, но при погрузке на телегу каждый по-прежнему норовил встать ближе к комлю.

Как бы назвать их отношения? Сказать, что они сдружились, — мало. Полюбили друг друга? Пожалуй, слишком сильно сказано. Сами они заметили только, что когда управятся с урочной работой, у обоих еще хватает охоты кое-что поделать и для себя. Они решили привести в порядок хибару, в которой ютились.

Заготавливая дрова, они присмотрели подходящее дерево. Уже по расположению ветвей было видно, что его удастся расщепить на ровные плахи. Тогда-то и было решено поправить крышу. Но прежде, пущей убедительности ради, они сделали на дереве затес, чтобы проверить, как снимается стружка. Лишь после этого взялись пилить дерево: ни тот, ни другой не любили трудиться понапрасну. На дрова они предпочитали отбирать поваленные бурей деревья или сухостой. Такие и пилятся легче, да и для угля более подходящи.

Наконец удалось свалить ровное, почти без сучьев дерево. Его аккуратно распилили и там же на месте раскололи на плахи двухметровые, как и положено. Пришлось попотеть весь день, зато к вечеру они привезли домой целую телегу плах. Мишка не преминул растолковать самому себе:

— И то правда, осточертела эта дырявая крыша, то и дело подставляешь тазы да ведра, а толку чуть, все одно лужи на полу…

Углежоги трудились у своих ям ревностно, без передышки, однако же выкроили время и для того, чтобы поправить крышу. Это случилось на шестой неделе их совместного житья, когда теплая весенняя погода сменилась изнурительным летним зноем.

Мишка, держа лошадь под уздцы, вел ее к дому; после обеда углежоги собирались ехать по дрова.

Андраш на крыше приколачивал гвоздями свежеструганную, пахнущую смолой дранку. Оттуда, сверху, он и увидел, как по тропинке со стороны села приближается какой-то человек.

— К нам гость идет, — крикнул он Мишке, который ставил лошадь в оглобли.

— Кого там несет нелегкая?

— Почем я знаю? Бородатый мужик, ружье за плечом.

— Какая на нем одежда?

— Да никакая. Самая обыкновенная.

— А шапка?

— По-моему, лисья. Как только у него голова терпит — по этакой жарище да в меховой шапке!..

— Лисья, говоришь? Тогда это Евсей — лесничий, значит. Наверняка к нам завернет, только чтобы лишний раз показать: он свой хлеб не даром ест, лес, мол, обходит. Слезай-ка, брат, с крыши.

Андраш спустился по приставной лестнице и вошел в дом.

Мишка, не запрягая лошадь, просто привязал ее к телеге, а сам уселся на верхней ступеньке крыльца и свернул цигарку. Воочию убедившись, что по дороге и в самом деле идет лесник, он сперва сделал вид, будто не замечает пришельца, а затем притворно громким голосом, каким будят спящего, воскликнул:

— Андраш! Эй, Андраш! Вываливай к чертовой матери картошку из горшка. Сегодня в обед тетеркой полакомимся! Слышь, Андраш?

Чужак вышел на порог дома.

Евсей словно бы пропустил мимо ушей эти восклицания. Бесшумно ступая в своих мягкой кожи поршнях, он подошел к самому крыльцу, остановился и лишь тогда поприветствовал хозяина.

— Желаю здравствовать!

— И тебе того же, — ответил Мишка и глазами сделал знак напарнику.

— Добрый день, — безразлично-спокойным тоном отозвался тот, разглядывая пришельца.

Через плечо у Евсея на новом желтом ремне висело охотничье ружье — допотопное, шомпольное; приклад был скреплен медной проволокой. Другой желтый ремень наискось туго обхватывал грудь Евсея и весь был увешан пряжками и колечками. К одной из пряжек был прикреплен мешочек с дробью, а к колечку привязан веревочкой пузырек из-под духов с каким-то зеленовато-желтым порошком. Прочие пряжки и колечки болтались пустые.

Евсей снял свой лисий малахай и ладонью вытер пот со лба. Волосы у него были седые, борода белая, однако в ней кое-где торчали и рыжеватые клочья. Рыжеватые волосинки, а главное, красная физиономия с полосками белой кожи в складках морщин, ярко-красные узкие губы и веснушки на руке, обхватившей ружейный ремень, свидетельствовали о том, что Евсей смолоду был рыжим. Глаза голубые, как летнее небо, и вместе с тем выцветшие, как старый ситчик. Нос узкий и теперь, под старость, словно бы принюхивающийся к чему-то. Возможно, когда-то этот нос и эти глаза нравились женскому полу.

— Дозвольте у вас передохнуть? — степенно спросил лесник по всем правилам таежного этикета.

На это полагалось ответить: «Будь как дома», однако Мишка нашел другую, шутливую форму ответа:

— Еду принес — гостем будешь! А коли выпивку прихватил, то ты и хозяин. — Слова звучали не обидно, хотя и сказано было не по правилам.

Евсей кивнул головой и присел на лежащее у крыльца бревно: его накануне привезли из тайги про запас, вдруг да понадобится при починке крыши. Мишка спустился с крыльца и встал возле Евсея, ожидая его вопросов и заранее прикидывая, как бы позадорнее ответить. И тут, тяжело дыша, примчалась собака Евсея; судя по всему, она гонялась за дичью и, видимо, гонялась понапрасну.

— Найда, сюда! — Евсей ткнул перед собою.

Собака села в точности на указанное ей место — перед хозяином — и вопрошающим взглядом следила за двумя мужчинами, с кем разговаривал ее хозяин. Это была крупная каштановая сука, скорее всего помесь гончей с овчаркой. Подняв нос кверху, она настороженно принюхивалась к незнакомым людям. Очевидно, ее нервировало, что они стоят, а значит, могут свободно передвигаться, а хозяин сидит и, стало быть, беззащитен. Столь же подозрительно она отнеслась и к тому, что Мишка сел на бревно и насмешливо поглядывает на нее и на ее хозяина.