Александр Штейнберг - От Лас-Вегаса до Нассау

– Но это всего лишь жилой дом, не театр, не собор, не градостроительный комплекс.

– Это не играет роли. Мастер – есть мастер в любой своей работе.

В Марселе нас встретила очень милая пожилая дама – мадам Lilette Ripert, бывшая сотрудница Ле Корбюзье. Это была худенькая изящная женщина, одетая в серые брючки и яркую широкую кофту. Она согласилась отобедать с нами. Мы с ней оказались рядом за одним столиком. Она была крайне оживлена и разговорчива, но, когда мы приступили к трапезе, она была обескуражена.

– Впервые вижу мужчин, тем более архитекторов, не пьющих вино.

Пришлось объяснять, что мы вовсе не абстиненты, так же, как и французские архитекторы, ценим мирские удовольствия, но мы в Марселе будем всего два дня. Выпив вина, мы не сможем гулять всю ночь, а нам очень хочется посмотреть Марсель.

После обеда она нам показывала «марсельский» дом, в котором она жила и работала. Это, очевидно, о ней и ее коллегах писал Ле Корбюзье: «У нас был великолепный коллектив. Только молодежь в состоянии впрячь себя в такую работу, десятки раз разрабатывая новые варианты, чтобы довести их до совершенства. Мы всегда думали о природе, и природа отплатила нам сторицей – она вошла в дом». Уже подходя к дому, я понял, что имел в виду проректор мсье Perloff. Великолепные пропорции, сочетание грубого бетона и ярких стен лоджий, детали, скамейки, светильники – все свидетельствовало о безукоризненном вкусе Мастера. Крыша тоже была архитектурным произведением: скульптурные воздухозаборные шахты, бассейн, детский сад и студия мадам Рипейр, где она обучала подростков темперной живописи. Отсюда открывался вид на Марсельскую бухту и на то романтическое сооружение, которое завораживало нас с детства – крепость Иф – тюрьму графа МонтеКристо.

Я поинтересовался, как выглядят квартиры, и мадам пригласила к себе в гости. Интерьер квартиры был оформлен с большим вкусом. На стене висел великолепный абстрактный холст Мастера. Хозяйка кокетливо поведала мне, что он им всегда любовался, когда отдыхал на кушетке, стоящей напротив.

На следующий день мы отбыли в турне по югу Франции. Миновав озеро Берр, где выращиваются устрицы, и город Мартиг – французскую Венецию, мы прибыли в Монпелье – старинный город с кривыми узкими уличками, с великолепным торговым центром. Университет здесь был открыт еще в XII веке. Большая театральная площадь была полностью заставлена ресторанными столиками, за которыми коротали вечера и ночи студенты, составлявшие треть населения города. Граждане с ужасом вскакивали в три часа ночи, когда студенты с грохотом и ревом начинали разъезжаться на мотоциклах.

По принятой раскладке в нашем французском туре каждая пара нашего дружного коллектива одну ночь должна была провести в менее комфортном номере. Это было продиктовано экономическими соображениями. У нас такая ночь была в Монпелье. Нам дали огромный номер с двумя двухспальными кроватями, но без санузла. Возле одной из стен стояло биде. Сурен был удивлен.

– Послушай, Шура, что они, совсем с ума сошли? Унитаз посреди комнаты. Не могли перегородку поставить?

– Это не унитаз, это биде. Восходящий гигиенический душ для женщин.

– Как интересно! Я такое слышал, но не видел еще.

Когда я вернулся в номер, он мне таинственно сообщил:

– Слушай, Шура. Я тебе скажу по секрету, я попробовал твой биде. Почему только для женщин, ты говоришь? Для мужчин тоже очень приятно. Такой мягкий душик, и теплая водичка. Я просто имел удовольствие.

– Молодец, Сурен. Только никому не рассказывай и не мой в нем голову.

– Ну что ты? Я только ноги и еще кое-что.

Из Монпелье мы на денек съездили погреться на солнышке в новый курортный город Ла Гранд Мот на Средиземном море. Он был застроен огромными гостиницами с каскадными корпусами. По прибытии на пляж начались неожиданности. Когда мы раздевались, одна из наших москвичек – Нина Г. сняла лифчик (пляж был topless). К ней тут же подскочила наша руководительница и потребовала, чтобы она немедленно оделась, иначе она уже больше никогда никуда не поедет. Когда снял брюки мой новый приятель Сурен и оказался в больших семейных сатиновых трусах, к нам подошла Валентина Казимировна и потребовала, чтобы он надел плавки. Когда Сурен сказал, что у него их нет, она попросила его загорать подальше от нас. Я из солидарности составил ему компанию. Через минуту Сурен уже теребил меня:

– Шура, посмотри дорогой, это мужчин или женщин? – он показал на юную француженку остановившуюся возле нас.

– Женщина, Сурен, не сомневайся.

– Шура, а почему он голый?

– Тут такие порядки, Сурен.

– Сушай, Шура, ты иди купайся без меня. Тут такой обстановка, что я идти не могу. Я пока полежу спокойно на животе и посмотрю.

На следующий день в Монпелье мы отправились на распродажу под акведук, построенный еще при Людовике XIV. «Блошиный рынок» был грандиозным, так как кончался учебный год, и студенты старались избавиться от всего, что только можно. Я купил пару симпатичных сувениров, после чего Сурен и его друзья взяли меня в плотное кольцо, как большого знатока французского.

– Слушайте, ребята. Я же не знаю ни одного слова.

– Не обманывай. Мы сами видели, как ты торгуешься.

Я, действительно, торговался, но метод мой был очень простой, не требующий знания языка. Я брал в руки вещь, спрашивал «комбьен са кут?» (сколько это стоит), выслушивал, ничего не понимая, отвечал «же не компран па» (ничего не понимаю) и тут же протягивал блокнот и ручку. Торговец мне писал, предположим 15F, я писал 5F, он 10, я 8, он 9, и я забирал. Таким способом я выторговал для Сурена музыкальную бутылку, сделанную под старину с металлической оплеткой. Как только ее поднимали, начинала тихонько звучать мелодия из фильма «Мужчина и женщина». Сурен был так потрясен, что сказал: «Теперь за моим столом всегда будут пить только из этот бутылка». Бедный Сурен! Ему хотелось похвастаться перед всеми, и вся дальнейшая дорога шла под аккомпанемент его бутылки. В районе Авиньона ее возможности иссякли, батарейки сели.

После Монпелье мы поехали в знаменитые места, связанные с именами Ван Гога и Гогена – в Ним и Арль. Там сохранились еще с давних пор римские арены. На них периодически устраивали корриды. Быки были французские, тореадоры – испанские. Нам рассказали, что Пикассо неоднократно присутствовал на этих корридах, и тореадоры преподносили ему отрезанное ухо поверженного быка. В этих же местах отрезал ухо и Ван Гог, правда себе самому, после чего лежал в больнице Сен-Реми. Мы посетили папский город Авиньон с мраморными мостовыми на узеньких улочках, с папским дворцом, побывали в зале заседаний Конклава. Здесь стояли продольные ряды кресел, в которых располагались 30 кардиналов для выбора очередного папы и стоял приподнятый помост с креслом для кандидата на этот пост, чтобы все желающие могли убедиться в его принадлежности к мужскому полу.