Елена Мищенко - If I’ve got to go – если надо ехать

Многие эмигранты нашли себе вечный покой вдали от родных мест. Я долго стоял на кладбище Пер-Лашез в Париже перед памятником Оскару Уайльду, похороненному вдали от берегов Англии. Памятник был сделан великолепным скульптором Яковом Эпштейном, тоже эмигрантом. Его отец эмигрировал из Польши в Америку, а сам Эпштейн, родившийся уже в Америке, стал знаменитым английским скульптором. Памятник изображал летящего сфинкса и был полон огромного внутреннего напряжения.

Когда я увидел эти мавзолеи, мне стало немножко не по себе. Сотни нетленных захоронений в ряд, поднимающиеся на восемь-десять этажей. Может, во мне говорила консервативность, заложенная во многих религиях – «Из земли вышли – в землю ляжем». Ведь именно процесс погребения дает нам представление о непрерывности жизни – так как закончившие свой жизненный путь уходят в землю, а из земли возрождается все живое, что есть на белом свете. А, может, меня смущала закравшаяся в нас с детства неприязнь к коммунальным квартирам. Возможно, мне была неприятна теснота и недолговечность такого жилья. Мы до сих пор сталкиваемся с захоронением древних, а срок жизни зданий даже по нормам не превышает 100 лет.

Мавзолей должен был состоять из нескольких корпусов, так как рассчитывался на несколько религий. Название «Кремлевская стена» было продиктовано стремлением заполучить ностальгирующих русских заказчиков. Здесь не последнюю роль играли вопросы честолюбия – ведь все знали, что в подлинной кремлевской стене захоронены только крупные деятели Советского государства.

Работая над этими эскизами, я вспоминал совершенно потрясающую по своему драматизму историю Киевского крематория и колумбария. Первым впечатлением, которое я получил от этого проекта, был удар, причем, удар в буквальном смысле этого слова, физический. Дело было так: проектирование этого комплекса поручили Аврааму Моисеевичу Милецкому – ведущему киевскому архитектору. Как всегда, он подошел к работе ответственно, изучил массу зарубежных материалов и создал очень интересный в архитектурном отношении мемориальный комплекс. В это время в мастерской Авраама Моисеевича разрабатывался проект районного Дворца пионеров, и он попросил меня запроектировать солнцезащиту для этого здания. Рисунок солнцезащиты ему понравился, и мы начали обсуждать вопросы ее монтажа. Меня усадили за рабочий стол под макетом крематория. И вот, не знаю уж по каким причинам, макет с подмакет-ником сорвался со стены, и я получил довольно сильный удар по голове, такой, что на минуту потерял сознание. Когда я очнулся, Милецкий хлопотал надо мной, а сотрудники с кислыми лицами стали уверять меня, что это очень хорошая примета.

История создания Киевского крематория была крайне трагичной для всех творческих людей и в первую очередь для авторов проекта. Милецкий пригласил своих постоянных авторов – известных художников и скульпторов Аду Рыбачук и Владимира Мельниченко поработать над проектом. У них, как мы уже знаем, был опыт совместного сотрудничества, они вместе работали над такими проектами, как автовокзал, Дворец пионеров, конкурсный проект мемориала «Бабий Яр». И здесь, как и во всех предыдущих проектах, они внесли свои творческие интересные идеи. Это было заложено и в оформлении залов прощания, и в малые формы – скамьи, гранитные чаши, водные каскады, раковины и фонтаны, оформление колумбария, аллеи плакучих ив. Но самое крупное монументальное произведение, которое они создавали в натуре своими руками, была Стена памяти. Эта стена являлась одновременно и утилитарным сооружением и произведением пластического искусства.

Не сразу была выбрана тематика пластических образов. Рыбачук и Мельниченко объездили много населенных мест Украины, знакомясь с народными обрядами. Результатом длительных творческих исканий стала огромная и по размерам и по значимости пластическая композиция, в основу которой была положена ценность человеческой жизни. 1600 квадратных метров рельефов представляли образы основных символов человеческой жизни: рождения, любви, деятельности и смерти. Естественно, что сами методы изображения были стилизованными, ибо такие темы не допускали возможности их отражения в чисто соцреалистической манере. А это многих раздражало. Ограниченное воображение чиновников не могло переварить такой подход к искусству.

И вот еще до окончания работы над рельефами в «Строительной газете» появляется статья кандидата архитектуры В. Костина «Эксцентрика печального символа» – не то статья, не то фельетон в рубрике «Сатирическим пером». Статья злобная, клеветническая и ничем не оправданная. Авторы Стены обвиняются в формализме, в некоей «неопластике», якобы взятой за границей и уже критикуемой за рубежом. В ней было мало сатиры и много желчи.

Статья эта настораживала, так как в чиновничьих кругах в 60-70-е годы велась беспощадная борьба со всякими проявлениями новаторства в искусстве. И плоды такой борьбы были уже налицо. Так, например, в одном из крупнейших ресторанов на станции метро «Крещатик», было сделано два отличных керамических панно художником-монументалистом Иваном Литов-ченко. Работа была очень напряженной, и на последнем этапе художники работали почти круглосуточно. Перед открытием объект посетил секретарь ЦК Скоба. Он потребовал от художников разъяснения по поводу всех деталей. На следующий день явились строители, набили на панно сетки арматуры и забетонировали их навсегда.

К счастью, мнение лихого искусствоведа Костина не разделяли крупные деятели культуры: проф.

О. Швидковский, лауреаты Ленинской премии Ю. Градов и Л. Лезин, искусствовед В. Толстой и многие другие. Журналист Л. Хазан приводит письмо В. Толстого, адресованного авторам Стены: «Пишу сразу после конгресса в Германии, где я показывал слайды. Ваша новая работа даже в таком незаконченном виде произвела сильное впечатление, была встречена с одобрением аудиторией (а в ней искусствоведы из Италии, Нидерландов, Швеции, Бельгии, Польши и т. д.)».

Общими усилиями деятелей культуры Стену памяти удалось отстоять. Оказалось, однако, что не надолго. Озлобленные чиновники от искусства знали свое дело. Высокие инстанции, вдруг проявив крайнюю озабоченность о своих согражданах, стали терроризировать авторов тем, что поступают жалобы трудящихся на безыдейность этого произведения. Жалобы авторам не показывали, но это послужило поводом для создания множества комиссий: сначала одной, потом – другой, потом – третьей, в которые, кроме чиновников, включались заранее преданные архитекторы и художники.

Работа приближалась к концу, была решена и судьба Стены. За нее пытались вступиться такие крупные фигуры, как Амосов, Бажан, Антонов, но все было тщетно. Трагедия произошла в зимний морозный день, когда погода не давала авторам работать. К Стене подъехали машины с людьми в штатском и военное руководство с ломпасами, а также УАЗы с милиционерами. У Стены выставили оцепление, за ним поставили заборы и, наконец, заколотили досками саму Стену. Ни авторов, ни их знакомых к этому месту не подпускали. «Не положено!» Тринадцать лет каторжной работы больших художников пошли насмарку. После этого был предпринят лицемерный шаг – предложили той же мастерской института Киевпроект за особое вознаграждение по отдельной смете разработать «проект капитального декорирования Стены памяти», то есть предложить меры по уничтожению рельефов.