Елена Мищенко - If I’ve got to go – если надо ехать

И вот, наконец, наступил день переезда. Некоторые сравнивают переезд с наводнением, некоторые – с землетрясением. Я думаю, что наш переезд совместил в себе и то, и другое, так как надо было сначала перевезти Федю в новую квартиру, а потом нас в два этапа. Один не получался, так как мы со всей своей мебелью, картинами, рамами, компьютерами и т. д. и т. п. просто не влезали в трак. «Беретик», посетивший нашу опустевшую квартиру, которую он раньше воспринял с таким восторгом, сделал кислую физиономию и сказал: «Унылое зрелище». Может, он рассчитывал, что мы ему оставим мебель и картины? Квадратики, которые я так долго расставлял на бумаге, все уже были у меня в голове. так что я указывал грузчикам точное положение каждой вещи.

Оставалось еще доделать кусок подвесного потолка в бейсменте. Помещение там было большое, более тридцати квадратных метров. Мы там устроили художественную галерею, совмещенную с бильярдной и музыкальной комнатой. Мастер, который пришел к нам, посмотрел на картины и спросил:

– Вы художник?

– Как видите, – ответил я, – теперь этого не скроешь.

– Давайте сделаем бартер. Я вам делаю подвесной потолок со своей плиткой, а вы мне рисуете портрет моих родителей со своей рамой. У меня осталась, к сожалению, только одна фотография.

Естественно, я согласился, хотя он мне сделал потолок за один день, а я с портретом возился две недели. Но, в общем, мы оба остались довольны.

Началась наиболее приятная работа: оформление интерьеров, развешивание картин, подвеска светильников, покраски, наклейки – в общем, все, что нужно для получения красивого интерьера. Мой друг Саша Скуленко любил говорить: «В доме началась суматоха, какая бывает, когда однорукий клеит обои». Ситуация у меня была аналогичная, так как во время переезда я сломал руку, и клеить, и развешивать приходилось одной рукой. В связи с этим процесс несколько затянулся.

Район, куда мы переехали, или, как говорят американцы, area у нас был весьма интересный – многоязычный и многонациональный. Наши соседи – итальянцы, американцы, евреи, филиппинцы, индусы и афро-американцы. И конфессии вокруг нас тоже разнообразные. Прямо напротив нашего дома – огромный римско-католический собор Богоматери, «Our Lady of Ransom». Через два квартала большая синагога, за ней греческая церковь и мусульманская мечеть, а напротив, через дорогу – лютеранская церковь. Так что выбор религий неограниченный.

Утром я выходил гулять по нашей эрии, брал свежие газеты, смотрел на молодежь, игравшую в бейсбол и теннис в ближайшем спортивном комплексе. Когда я подходил к дому, я слышал голосок моей супруги:

– Пошла вон! Что же ты, гадость, делаешь? Убирайся отсюда!

Иногда выражения были и не такие дипломатичные, но бояться было нечего. Соседи-итальянцы прислушивались и все равно ничего не понимали, но, слыша интонации, полностью ее поддерживали. Это Леночка сражалась со squirrels (с белками). Они съедали у наших соседей помидоры, а у нас подрывали все цветы и грызли бутоны роз. Возле нашего дома растет огромная сосна. Сосна – это их дом, а рядом – наш дом, и, приближаясь к нему, я каждый раз думаю: «My home, sweet home!» Как важно в эмиграции, иметь место, где находятся вещи и книги, привезенные издалека, из молодости, инструменты и картины, документы и журналы со старыми публикациями, фотографии и альбомы старого Киева, фотографии собственных работ и своих родственников, находящихся далеко, работы коллег, с которыми был съеден не один пуд соли, словом, ту частицу культуры, которую мы привезли с собой и очень тщательно храним и для себя, и для своих детей. Мой сын работает с американцами, корейцами и испанцами и целый день разговаривает только на английском. Как только он обзавелся собственной квартирой, он завалил ее русскими книгами и кассетами, и, придя домой усталый после работы, смотрит русские фильмы и читает русские книги.

В нашем соборе по субботам и воскресеньям проводились службы. Однажды я зашел во время службы, сняв шапку (вход был свободным). Было холодно, и я опять ее надел. Тут ко мне обернулись, и я понял, что у них появились большие сомнения насчет моего вероисповедания, так как только в синагоге можно находиться в шапке. В соборе отмечались свадьбы и рождения, а также и траурные события. Отмечались тихо, и о значимости события можно было судить только по количеству приехавших машин.

О бренности нашей жизни мне приходилось рассуждать не только в связи с этим.

Как раз в это время ко мне обратился мой знакомый, хозяин проектной мастерской талантливый архитектор – Гедалия Винокуров.

– Я хочу предложить тебе сделать эскизы мавзолеев.

– Каких мавзолеев? – удивился я, так как был знаком только с мавзолеями древних, называвшимися когда-то мавзолами, и мавзолеем Владимира Ильича, лежавшего там в одиночку, правда, предоставившего на небольшое время приют своему грузинскому соратнику. В Америке их бы назвали руммейтами.

– Настоящих мавзолеев, на много тысяч захоронений в штате Нью-Джерси. Заказчик хочет назвать его «Кремлевская стена».

С таким я никогда не встречался. Оказалось, что есть круг людей, обладающих определенными средствами, которые не хотят после смерти ни лежать в земле сырой, ни подвергаться огненному сожжению. Они хотят комфорта и пышности – гранитов, мрамора, лабрадорита. Они хотят больших часовен и хорошего общества. Мне дали возможность ознакомиться с одним таким мавзолеем в штате Пенсильвания – Sunset Memorial Park. Сооружение поражало великолепно выполненным плейером (парковой зоной), гранитными и мраморными стенами, интерьерами из дорогих сортов дерева. Наружные пустотелые стены были толщиной 7,5 метров. Их облицовка состояла из мраморных и гранитных плит, за которыми покоились в три ряда герметичные гробы. На гранитных плитах значились имена и годы жизни усопших, выполненные в бронзе, причем на многих из них была одна дата, что означало, что место забронировано. Плиты располагались в восемь этажей по высоте. Мавзолей, эскизы которого мне предложили разработать, предполагалось построить на 10 000 захоронений.

Мне приходилось сталкиваться с тем, что многие люди заранее заботились о месте и способе своего захоронения. Юрий Сергеевич Панько завещал после кремации развеять пепел по Днепру.

Сергей Довлатов пишет в дневнике: «У Иосифа Бродского есть такие строчки: «Ни страны, ни погоста, не хочу выбирать, на Васильевский остров я прийду умирать…» Так вот знакомый спросил у их общего приятеля Грубина: «Не знаешь, где живет Иосиф Бродский?» Грубин ответил: «Где живет, не знаю. Умирать ходит на Васильевский остров». Как известно, Бродский изменил свое решение и завещал похоронить его в Венеции, на кладбище Сен-Мишель.