Елена Мищенко - If I’ve got to go – если надо ехать

– Но тем не менее – продолжил он, – я за это время все успел выяснить. В авиакомпании потеряли ваши списки, Вы же знаете, какая неразбериха у этих чиновников. Но сейчас все в порядке, и завтра вы на самолете Арабских эмиратов вылетите в Дели.

Вылетели мы только через три дня. Никакого «порядка», как обещал посол, не было. В связи с тем, что нам сломали график, нас не принимала ни одна заказанная гостиница, ни в Дели, ни в Бомбее, ни в Калькутте.

Но совсем оригинальное положение возникло у нас на обратном пути. Самолет приземлился в Ташкенте на дозаправку, нас высадили, и мы провели в аэропорту почти всю ночь. Ташкентские архитекторы умоляли, чтобы их выпустили домой, по ту сторону таможни их родственники махали руками. Но ответ был жестким по форме и идиотским по содержанию:

– Мы вас высадим в Шереметьево в Москве, оттуда вы переедете в Домодедово, возьмете билеты на Ташкент и, пожалуйста, летите к себе домой.

– Но почему? В этом же нет никакой логики – лететь лишних много тысяч километров.

– Логики, может быть, и нет, но порядок есть порядок. Где таможня вас выпустила, там она вас и впустит назад.

В самолете тоже была малоприятная ситуация. Летел он из Вьетнама, а нас взял на борт в Калькутте. Самолет был оккупирован молодыми вьетнамцами, не желающими признавать никаких правил поведения в самолете. Они носились по салону, не обращая внимания на отчаянные крики стюардес. Мой сосед-грузин, возвращавшийся из Вьетнама, удивлялся:

– Ничего не могу понять. Все цивилизованные страны вывозят технологии туда, где есть дешевая рабочая сила. А мы, наоборот, ввозим неквалифицированную рабочую силу к себе. Я у них четыре года проработал на строительстве. Помянете мое слово – они все равно работать не будут, поселятся в общежитиях, займутся спекуляцией, проституцией и подпольной продажей спиртного.

Так оно, впоследствии, и случилось, мой сосед как в воду глядел.

Но самым неприятным было то, что они все время курили, несмотря на запрет. Стюардессы отбирали у них сигареты силой, а они тут же закуривали новые. Периодически начинал валить дым то из-под кресла, то из-за занавески, то из туалета. Бедные стюардессы призывали нас на помощь в этой неравной борьбе.

Прилетели в Москву ночью (это была вторая бессонная ночь). Работал только один таможенный пост. Растянулась длиннейшая очередь. Постояв минут двадцать и убедившись, что очередь почти не двигается, я подхватил свой искалеченный, перевязанный веревками чемодан, и пошел по зеленому коридору. Когда я приближался к выходу, меня нагнал человек в форме с криком:

– Куда же вы? Вы же знаете, что вас здесь могут проверить, и это кончится неприятностями.

– Знаю, – твердо ответил я, – но я не везу ничего запрещенного.

В это время он махнул на меня рукой и помчался назад. Оказалось, что вся наша братия, подхватив чемоданы, мчалась за мной по зеленому коридору. Он побежал им наперерез.

…Звякнул колокольчик, призывая пассажиров слушать объявление. Я очнулся от воспоминаний, мы подлетали к Филадельфии, мы возвращались домой.

Дома я снова мог работать, думать о проблемах современной архитектуры, перебирая массу журналов и, готовя материалы для публикаций или вооружившись кистью, колдовать над очередным холстом. Приезжая из библиотеки, я удобно устраивался в своей квартире на Bustleton Avenue, включал компьютер и начинал работать. Но в один прекрасный день все это неожиданно кончилось. Говоря «в своей квартире», я, оказывается, сильно преувеличивал.

Гром грянул неожиданно. Трудолюбивая Кэтти, над которой мы жили, делавшая из всех американских старушек голливудских кинозвезд, неожиданно закрыла свой салон, оставив на произвол судьбы бедных непричесанных бабушек. Это помещение никто не хотел арендовать. Офтальмологу-корейцу все это надоело, и он поставил дом на продажу.

И вот в один прекрасный день у нас появился «Беретик». Мы любили давать условные названия нашим малознакомым партнерам. Одного из наших издателей мы называли «Шарфиком», поскольку он носил пижонский платочек на шее под рубашкой. А этот человек никогда не снимал свой черный, видавший виды берет. Злые языки утверждали, что он в нем спал. «Беретик» начал вселяться в Кэттин салон. Сначала он решил нас просто выкурить. Курил он без передышки, как вьетнамец, а так как никаких вентиляционных отверстий этот салон не имел, то весь дым перемещался к нам наверх. Мы задыхались, не зная, что предпринять – ведь не запретишь же человеку курить в собственном ателье.

Новогодний подарок не заставил себя ждать. Однажды вечером, в канун Нового года, у нас появился «Беретик» в длинном черном пальто. Памятуя неприятности, случившиеся в свое время у Моцарта, я сказал:

– Пришел черный человек заказать нам реквием.

Как оказалось, я был недалек от истины. Ему очень понравились интерьеры, которые я сделал в нашей (не могу избавиться от слова «нашей») квартире и он сообщил нам, что это теперь его квартира, она ему нравится, и что он желает здесь жить.

– I desperately need to move quickly (Мне необходимо переехать то ли отчаянно быстро, то ли страшно быстро). По закону, я могу вам дать один месяц на переселение, но, как благородный человек, я вам дам два месяца, а, может быть, еще и две недели добавлю.

Мы знали, что это неправда, что нам положено два месяца. Леночка тут же ринулась в бой, но я ее осадил – испорченные отношения ни к чему хорошему не привели бы. «Беретик» был человеком интеллигентным и творческим, но суровые реалии американского существования сделали свое дело. Я его успокоил, что мы со всем согласны. Он тут же закатал нам сумасшедшую цену на эти два месяца. После длительного торга мы пришли к терпимому решению – всего на 100 долларов больше, чем у корейца. И тут мы поняли, как мы беспомощны перед лицом частной собственности. Жаловаться было некуда, просить о помощи было негде. Где вы, райкомы и райисполкомы, где товарищеские суды? При всем желании снять новую квартиру, мы понимали, что со всем нашим имуществом, плюс картины, рамы, инструменты, мольберты, компьютеры и т. д. мы ни в какую трехкомнатную квартиру не влезем. А снять отдельный дом мы не могли – это было слишком дорого. Слава Богу, что мы купили дом два года назад, так что на улице мы бы не очутились.

Оставался один вариант: перепланировать этот дом так, чтобы нам было удобно в нем жить, и найти для Феди квартиру, которую бы он мог оплатить. Я надеялся, что за два месяца я управлюсь. В этот же вечер я нарезал из цветной бумаги квадратики, изображавшие в масштабе нашу мебель, и начал их раскладывать на планах нашего дома. Этому увлекательному занятию я посвятил целую неделю. Квадратиков было много, и они без конца терялись. Леночка утверждала, что из-за моего рабочего стола только и слышалось: «Куда пропал диван?», «Опять потерялся loveseаt», «Черт подери, а где же desk?» Как ни крути, как ни верти, а три перегородки приходилось разбирать и ставить новые, менять полы, клеить обои, ставить новый кухонный punter, менять кое-какую сантехнику и т. д.