Чак Паланик - Сочини что-нибудь

Присев за столик, он раскрывал тетрадь на пустой странице, готовый пожать урожай чужих невзгод. Не находя идеального слова, Феликс М*** сам его сочинял. Слова он придумывал, будто создавая инструменты для совершенно новых задач. Звуки в местном окружении не походили на те, что можно услышать в привычном мире, и потому требовалось нечто за пределами стандартного языка, связующего всякого человека с прошлым и опускающего каждое новое приключение до уровня обычной вариации известного опыта.

Бледное и обескураживающее окружение вдохновляло Феликса как никакое прочее. Со всех сторон на него накатывали волны историй, какие не отважится опубликовать ни один журнал. Истории, насыщенные безумным насилием и преступлениями, за которые никто не понес должного наказания. Попадались истории о доме и очаге, вызывающие слезы очищения пуще любой трагедии Диккенса и Шекспира. Здесь хаос не приводил к просветлению. Уроки не шли впрок этим пойлоночным прожигателям жизни. Более того, внутренне Феликс М*** ощущал покой, слушая такие рассказы. Он жил не идеальной жизнью клерка и мужа, однако рядом с этими людьми он был король.

Он не просто вел хроники. Феликс рассчитывал, что книга привлечет внимание многих читателей, поскольку преподаст не только ценные уроки на тему терпимости и самоопределения, но послужит еще и отдушиной. Показательной порнографией чужого падения. Подобный томик в переплете из марокканской кожи, с золотистым обрезом страниц не стыдно будет изучить и в кресле с бархатной обивкой подле уютного камина у себя в кабинете за стаканчиком портвейна. Перечисленные в ней несчастья заставят прелести мещанской жизни сиять куда ярче. Чужие ошибки на ее страницах придадут больше весу скучным жизням робких банковских клерков и лавочников.

Это будет подробный и обстоятельный, страстный отчет о бедноте. Взывающие к морали истории аморальности, тем более что они формулировались в духе социальных реформ. Под соусом нравоучений можно будет опубликовать самые щекотливые отчеты об образе жизни и деятельности блудодеев: их цены и предпочтения. Поданная в качестве прогрессивного трактата, летопись выставит напоказ даже больше уродцев и отклонений, чем все цирки мира: скудоумные, увечные, вопиющий и зверский садизм, попрание человеческого достоинства – все это Феликс М*** смело выставит на читательский суд.

Истинный же мотив лежал еще глубже. Это была тайна, о которой едва ли догадывался и он сам.

Однажды герр Ницше провозгласил: Бог умер. Однако если экспедиция увенчается успехом, Феликс докажет обратное. Исследования, записи (ну разве он меньше исследователь, чем мистер Дарвин?) докажут его теорему.

Феликс не просто вел учет чужим горестям, он хотел найти доказательство. Железное подтверждение существования божественного. В той же манере, в какой математики – умнейшие люди, что, вооружившись единственно кусочком мела, умеют перегнать в сухие цифры все время и пространство, – решают загадки сущего при помощи уравнений, Феликс надеялся выпарить в одно предложение загадки вечного мрака.

Если посредством чисел можно объяснить мир физический, то слова помогут раскрыть мир невидимый. Феликс на это положил жизнь, и если история запомнит его как идиота – что ж, он лишь один среди миллиардов других. Одного человека история может и пощадить. Большинство обречено влачить существование среди мертвых.

Его экспедицию можно было бы счесть неразумной, однако сколько других путешествий полагали таковыми? Среди странников прошлого – мистер Дарвин, Васко да Гама и Фердинанд Магеллан. Быть мужем и отцом, а днем трудиться в банке клерком – ничто из этого не остановит Феликса в его собственном предприятии.

Путем эмпирическим он – как столь недавно Генри Стенли отыскал пропавшего доктора Ливингстона – отправится спасать Бога. В простейшем же, вульгарном виде своем экспедиция Феликса заведет в самые темные глубины человеческого сердца.

В этом смысле его тетрадь стала энциклопедией ошибок и просчетов. Поваренной книгой с рецептами того, как стать пропащим. Азбука несчастий, книга Феликса станет спасением для людей.

Там, где истинных ужасов не хватало, Феликс пускал в ход воображение, добавляя страшных деталей, превращая нечто шокирующее в поистине отвратительное. Не было такой глубины, в которую он бы ни погрузился. Если же в истории ужас отсутствовал, он отвращал от нее взор.

По правде, книгу свою он дописал, а сегодня решил прогуляться просто ради забавы, совершить круг почета. Всего через несколько недель создания, окружавшие его все эти ночи, его собутыльники и товарищи по трубке с наркотиком, уродцы: кто без рук, кто без ног, а кто и с излишними частями – плавником, перепонками между пальцев, – предстанут взору всякого грамотного человека, и тот сможет подивиться их виду, негромко назвать тайное имя: Черноглазый Валтрауд, Аллигатор Хольгер, Бертина Дыркоголовая.

Истории Феликс жаждал услышать такие, которые рассказывают исключительно шепотом, со слезами и после полуночи. Стремился увидеть нечто, сокрытое за пеленой видимого. Он угощал незнакомцев элем и вытягивал из них безумные россказни. В накладе не оставался, о нет. Ибо люди не могут познать сердец друг друга, будучи в здравом уме. Стандартные слова тут без пользы, поскольку бессильны. Нет пользы и от известных всем жестов. Лишь стоит интеллекту разрушиться, тогда и начнется истинное общение.

И да обретет он свое возмездие, ведь среди этих отбросов – Манфреда Ночной Вазы, Прокаженной Фриц Мари, Бруно Гермафродита-Альбиноса и прочих – обретался отец Феликса, еще, правда, не узнанный. Он оставил лоно семьи ради этого грубого мира, и в ответ Феликс М*** обрушит на все здесь разрушительную силу чистого света. Когда ему было столько же лет, как его собственному сыну сейчас, ему пришлось самостоятельно разбираться в жизни, он стал отражением бесконечных страданий и тревог матери, они же придали ему нынешнюю форму. Компендиум подарит ему положение в мире, а мир отца книга разрушит.

Таким вот размышлениям предавался Феликс М***, когда на другом конце грязной таверны раздался призыв. Всякое живое лицо, беззубый рот и пара гноящихся глаз обратились в ту сторону, и призыв прозвучал снова.

– Кто попотчует меня выпивкой? – Это был мужской голос, которому хватало силы прозвучать на весь зал.

Кто-то пренебрежительно рассмеялся в ответ.

– Прошу лишь выпивку, – произнес тот же голос, – а в благодарность я явлю истинное, самое наиотвратнейшее чудовище.

Призыв возбудил интерес в Феликсе. Эти трущобы, выгребная яма, клоака прожигательства, оказывается, могла еще предложить какой-то ужас, который он проглядел. Какое выйдет чудесное дополнение к книге! Еще не видя собеседника, Феликс крикнул в ответ: