Чак Паланик - Сочини что-нибудь

Не переставая сверкать-мигать-слать-точки-тире-щелкать-сигналить, он произнес:

– Всем постам!

Он прошептал:

– Общий сбор!

Он прошепорал:

– Свистать всех наверх!

Проснувшиеся растолкали остальных. Кровати опустели. Ребята босиком устремились к окну.

Не отрывая глаз от красного огонька вдали, Брейнерд что-то сказал. Никто не услышал, что именно. Никто и не слушал – по крайней мере, не вслушивался.

– Типа нам дают зеленый свет, – сказав это, Брейнерд подождал, но никто не ответил, всем было плевать. К тому времени он уже болтал с самим собой, неся какую-то ахинею из домашней работы.

Кевину принесли блокнот и карандаш, и он принялся записывать каждую точку… тире… мурине-тире-динь-дзынь-точку-точку-тире… Записывал не глядя, боясь оторвать взгляд от окна. Карандаш метался над бумагой, пальцы двигались как бы сами собой.

– Что говорят? – спросил Уэйл-младший, глядя, как листы заполняются значками.

Кевин не ответил.

– Говорят, типа у них СПИД, – шепнул Томас на ухо Свинье-пирату.

– Прикинь, – вслух подумал он, – у тебя СПИД, а ты не умираешь…

Голос его звучал приглушенно. Свинья-пират устрашился собственных мыслей.

– Остаток жизни нельзя будет трахаться.

Брейнерд подхватил его мысль:

– Я бы лучше помер.

Все тут же согласно забормотали.

– Не тупите, – буркнул Уэйл-младший и покачал головой, пораженный общим уровнем непросвещенности. Все – кроме Кевина, который следил за сигналом, – обернулись к нему в ожидании пояснений.

– Если у тебя СПИД, трахаться можно, – сказал он.

Сама рассудительность, он сказал:

– Но только с той девкой, которую ненавидишь.

Все, кроме Шкодины, мрачно закивали. Вон какой оптимист! Стакан Уэйла-младшего всегда наполовину полон.

Кевин боялся даже моргать. Глаза, постоянно открытые, слезились. Рука сама собой строчила в блокноте какую-то тарабарщину. Шуршал о бумагу грифель.

Той же ночью они тянули соломинки. Брейнерд предложил кому-нибудь, в качестве жеста доброй воли, показать в окно член. Тот, кому достанется короткая соломинка, и спустит штаны – дабы заслужить расположение рокхадсонов.

Шкодина пораженно покачала головой. Ее-то перспектива вытянуть короткую соломинку явно не радовала.

Свою соломинку Кевин спрятал в карман и подождал, пока все – кроме него и Шкодины – покажут свои. Кевину досталась длинная, и он – чтобы не дать Шкодине разоблачиться или же выставить себя трусом в глазах парней, – переломил ее, показал половинку.

Шкодина чуть не заплакала от облегчения. Одними губами она произнесла: спасибо.

Только это и утешало, когда Кевин поднялся на подоконник и спустил штаны. Он подергал бедрами из стороны в сторону; из-за холода размер предъявляемых ценностей значительно сократился.

Все молчали. Кто-то кашлянул.

В коридоре заскрипели подошвы теннисных туфель. Зазвенели ключи.

Мгновение – и все разбежались по койкам. Все, кроме Кевина.

– Кто-то идет! – прошипел Томас.

Кевин поерзал на месте, он не смог соскочить с подоконника. Попытался натянуть штаны и не смог.

– Я застрял! – шепотом взвыл он. – Писюн примерз!

Точно так же, как язык примерзает к металлическому столбу зимой, так мясистая часть Кевина примерзла к замерзшему стеклу и металлической раме. Попытки отлепиться грозили порвать кожу и разбить стекло на бритвенно острые осколки. Шаги тем временем звучали все ближе, и Кевин захныкал, прося помощи. Он взывал к чувству локтя и верности братству.

– Своих не бросаем! – напомнила Шкодина.

Когда наконец в палату вошел ответственный по этажу, все мальчики сгрудились на коленях вокруг Кевина. Никто из персонала не поверил, что они просто дышали на стекло.

Кевин прочел и перепрочел закодированное послание. Выходила полная чушь.

Фасс О’Лина высказал мысль, что где-то есть секретная подземка, по которой гомосеки вывозят из страны других гомосеков; днем прячут их на потайных чердаках и в поддельных стогах сена, как евреев – от фашистов, а по ночам, словно койоты, переправляют в Канаду. Звучало притянуто за уши, но не так уж и неправдоподобно.

Точки и тире складывались в предложение:

Садитесь на полуночный шар.

– Как у Жюля Верна или в «Волшебнике страны Оз»? – проворчал Брейнерд.

Шкодина кивнула – с пониманием дела, и до Кевина дошло, что какой-то план отступления у нее все же имеется.

Бывало, над пикетом то и дело поднимались шарики в форме радуги или розового треугольника на розовой ленточке. Бывало, что попутный ветер относил шарик к зданию, и он бился в окно шестого этажа, пока его не относило дальше. Но даже если рокхадсоны отпустят сразу все шарики, их не хватит, чтобы удержать в воздухе даже одного мальчика.

Все дружно согласились, что это будет самоубийство, и Кевин сигналами передал наружу сомнения.

В ответ рокхадсоны проточкотирекали одно слово:

Завтра.

Днем Кевин стоял рядом со Шкодиной, пока остальные возились с трупом Замши. Кто-то написал во всю брюшную полость: «Уэйл-мл. жеребец».

Шкодина вдруг выплюнула слово «песчанки», так чтобы услышал только Кевин.

– Ты не мог увековечить еще более отвратительный стереотип?

– Прости, – смущенно прошептал Кевин. Шкодина ему слишком сильно понравилась, чтобы начинать ее ненавидеть.

– Ключ к плодовитому воображению в том, чтобы набить башку всяким бредом, – сказала Шкодина.

Кевину это польстило, и все же он опасливо спросил:

– Так ты, значит, лесба? Зачем открылась мне?

Шкодина взглянула на месиво, в которое превратили труп Замши.

– Наверное, потому, что ты рассказал мне о своих детках. – Она перевела взгляд на Капитана, стоявшего в стороне. На пленку, которой после занятий накрывали тело. Пленка лежала на полу бесформенной кучей. – В каждом фильме, – прошептала Шкодина, – какой я видела, лесбиянка либо ссыкливая жертва, либо помешанная суперзлодейка. Так вот, прими к сведению: герой этой истории – лесба.

Ночью Кевин и его товарищи-извращенцы не спали. Снаружи было морозно, однако они открыли окно, чтобы лучше все видеть. Из темноты к зданию плыло нечто желтое. Шарик.

– Да вы издеваетесь, – шепнул Уэйл-младший.

Шарик тем временем ударился об окно и отлетел.

– Быстрее, – поторопила Шкодина, – пока его ветер не подхватил.

Ребята опомниться не успели, как она уже вскочила на подоконник. Ухватившись одной рукой за раму и встав на карниз, она свесилась над пустотой. Выпростала руку и… схватила воздух.

– Не достать! – пронзительно, в отчаянии, вскрикнула Шкодина.

Кевин не думал, он просто действовал. Ступив на подоконник, схватил Шкодину сзади за штаны, другой рукой взялся за самый тяжелый предмет поблизости – за Уэйла-младшего. Отпустив раму, Шкодина свободно свесилась в окно. Лететь бы ей вниз навстречу гибели, если бы не Кевин, которого держал Уэйл-младший, удерживаемый остальными.