Надежда Нелидова - Когда же кончатся морозы

Вера Павловна видела дантиста, когда его по коридору вёл конвой. Лицо у того было буквально вывернуто наизнанку от нечеловеческого, животного ужаса. Глаза вытаращены за интеллигентными дальнозоркими очками. Вот что может сделать из человека месяц нахождения в камере СИЗО, где с ним каждую ночь поступали, как, по зэковскому кодексу чести, положено поступать с насильниками маленьких детей. Впереди – он уже подсчитал – семь тысяч двести пять таких ночей. Количество добровольных ночных палачей придётся помножить на количество шконок в бараке…

Друзья Носкова подали на кассацию. Как раз из отпуска вернулся Психолог Плюс. И на первом же простом, примитивном тестировании, в первые же пятнадцать минут выяснил: изнасилования не было. Не было изнасилования. Были девочки, часто оставляемы дома одни (папа на работе, мама клубилась в клубах и бутиках). Девчушки часто играли «в больницу», с въедливой пытливостью исследуя особенности девчоночьей физиологии, в том числе при помощи подручных игрушек. Такое у безнадзорных малышей – сплошь и рядом.

Трудно представить, что огромная, неколебимая, как скала, внушающая ужас рецидивистам Таисия Прокофьевна под жёсткой величавой мантией носила уютную вязаную кофту. Она обвязала многочисленных внучат и половину судейского состава. Если бы существовало звание «Заслуженная вязальщица России» – оно, без сомнения, принадлежало Таисии Прокофьевне.

Через месяц ей на пенсию. В актовом зале Дома Правосудия пройдут торжественные проводы. Из Москвы прибудет Большое Официальное Лицо, которое прикрепит орден к огромным каменным грудям Таисии Прокофьевны. В ресторане заказан банкетный зал.

Если Верховная Судья Блат В. П. вынесет оправдательный приговор по делу дантиста – это скандал, ЧП. Ни о каком приезде Официального Лица, прикалывании ордена и персональной пенсии не может идти речи.

У Таисии Прокофьевны – гипертония и климакс. Прямо среди заседания она багровеет и чернеет, хватает воздух ртом как рыба, пьёт воду графинами, комкает процесс. Вера подозревает: в такие минуты решение выносится от наспех загадываемой цифры, вроде года рождения или даты совершения преступления: чёт – нечёт. Чёт – осудить по полной, нечёт – дать послабление. Или наоборот. Лишь бы скорее закрыть эту бодягу, доползти до кабинета, залечь в норе, отлежаться.

Да одна ли Таисия Прокофьевна? Опытные адвокаты – та же Земляникина, – тщательно ведут календарики критических дней у судей-женщин (а таковых – три четверти судейского состава). Правдами и неправдами укрывают своих подопечных от оправления правосудия в дни месячных недомоганий, когда у судейских дам бушует естественная гормональная стихия… А сама Вера Павловна? Когда разводилась, узнав об измене мужа, кричала по ночам в подушку – всеми фибрами души ненавидела похотливое вонючее волосатое племя. На пушечный выстрел не следовало допускать её в то время к процессам над преступниками-мужчинами… Но кто за неё возьмёт её работу, суды завалены делами.

И снится Вере Павловне сон. Поле, и Верочка в этом поле бегает, резвится. И вдруг видит будку, похожую на телефонный автомат. Будка опутана проводками, проводками, над ней горят буквы «СУД». И Верочка думает: «Какая странная будка, я никогда не видела такой странной будки».

И слышит Верочка голос, прекрасный, как у Монтсеррат Кабалье – нет, в тысячу раз прекраснее:

– Люди поняли несовершенство суда человека над человеком и изобрели робота – судью. Видишь, Верочка, как умно придумано. Подсудимого усаживают в кресло перед монитором. Микрочип, вживлённый в мозг человека, в мельчайших подробностях передаёт картинку преступления. Не надо свидетелей, понятых, следователей, адвокатов и уж, прости, Верочка, – суд тоже упразднён. («Правда, чрезвычайно удобно, Верочка?» – «Правда», – соглашается Верочка).

Вот здесь вмонтирован калькулятор: он приплюсовывает отягчающие обстоятельства, отнимает смягчающие, подбивает дебет-кредит. Из прорези, похожей на дисковод, – видишь, Верочка? – ап! – выползает распечатка с готовым приговором и печатью. Из судопроизводства полностью исключён человеческий и административный фактор».

И думает Верочка: «Как это удивительно разумно продумано. И как же люди жили до сих пор и не додумались до такой простой полезной вещи?»

И снова Верочка радуется, резвится. И видит: к будке тянется длинная очередь. А из будки разбегаются много узких, маленьких очередей. И для каждой приготовлены решётчатые вольеры.

– Вот здесь, Верочка, – звенит меццо-сопрано, – здесь так называемые «колоски». Это безграмотные тёмные люди, которые ценят свою и чужую жизни дешевле колосков и топчут и вырезают друг друга под корень.

А это, Верочка – это те, кто ножей и топоров в руки не брали, но их руки по локоть затоплены в крови. Видишь даму в вечернем платье? («Да, – отмечает Верочка, – красивая дама, и совершенно роскошное платье. Ах, если бы мне такое платье, а к нему прюнелевые башмаки от Королёва!»)

– Робот-судья, – продолжает дивный голос, – подсчитал, сколько стоят её платье, бриллианты, автомобили и перевёл эти деньги в хлеб, в молоко и в лекарства. Далее он извлёк из памяти статистику, сколько людей умерло без этих хлеба, молока и лекарств. Даме предъявлено обвинение в непреднамеренном убийстве. Всего получилось 227 взрослых человек и 904 ребёнка.

И Верочке уже не хочется ни красивого платья, ни прюнелевых башмаков от Королёва.

– А видишь этих элегантных господ? – продолжает голос. – Им инкриминируют хищения в особо крупных размерах, злоупотребление доверием, предательство… На их счету миллионы не рождённых и преждевременно умерших людей. Робот-судья признал их виновными в групповом предумышленном массовом убийстве, совершённом с особым цинизмом и жестокостью. За такое ещё и казни не придумано.

И снова Верочка прыгает, резвится. И видит вольер с открытыми воротцами, и там много понурых несчастных людей. Даже по их опущенным лицам видно, что это исключительно деликатные, порядочные и законопослушные люди. Но отчего они даже не делают попытки выйти на волю?

Голос, будто прочитав Верочкины мысли, говорит:

– А это, Верочка, преступники, которые МОЛЧАЛИ.

– Разве это преступление – МОЛЧАТЬ? – удивляется Верочка.

– Это самое страшное преступление, Верочка. Помнишь сбитых на обочине детей? Будь малая малость: пешеходная дорожка – они остались бы живы. Но родители МОЛЧАЛИ. И теперь им казнь на всю жизнь – смерть их детей.

И тут Верочка замечает, что одна осталась перед красной будкой, и дрожит…

Она просыпается, смущённо потирает щёку с отпечатками клавиатуры.

– Вера Павловна, – секретарша с бледным лицом раскладывает на столе свежий номер «Сплетницы» – известной жёлтой газеты. Во всю обложку броский заголовок: «ПЕДОФИЛ СКРЫВАЛСЯ ПОД МАСКОЙ ЭКСПЕРТА-ДЕТСКОГО ПСИХИАТРА!!!» Чуть ниже: «ВЕРХОВНАЯ СУДЬЯ В ЛЮБОВНОЙ СВЯЗИ С РАСТЛИТЕЛЕМ МАЛОЛЕТНИХ!!!»