Коллектив авторов - Под маской альтер-эго (сборник)

Время, оставшееся до отправления лайнера, тянулось долго. Я успел собраться, совершить моцион вдоль набережной и даже договориться о консервации своего номера до возвращения (половинная плата на период моего отсутствия на счет фрау Эльзе, для которой я по-прежнему оставался выгодным и заслуживающим доверия клиентом, даже несмотря на странное письмо).

Наконец подъехало такси, чтобы увести нас с Германом в космопорт.

– Да куда же вы бандуру-то эту тащите! – всплеснула руками хозяйка.

– Понимаете, моя тётя всю жизнь мечтала увидеть бонсай. Сама она родом с Песчаной, из растений там – один карликовый меклеутский лишайник. Недавно в переписке я обмолвился про бонсай, так всё, последний покой потеряла. Она ведь у меня на биолога училась, диплом по флоре Земли писала, да вот не сложилось… А тут – земное растение. Ни в жизнь, говорит, не прощу, если ты мне его не покажешь. Старенькая она у меня, перелёты ей противопоказаны, вот приходится с места срываться. Как-никак, она мне вместо матери, – заявил я фрау Эльзе с самым серьёзным видом.

– Вот бедняжка! Так живёшь, трудишься, а на старости лет… – она, расчувствовавшись, смахнула слезу, полезла в буфет и вручила мне полуторалитровую бутылку сливовой настойки. – Вот, возьмите гостинец, от чистого сердца. Вы же не догадаетесь…

– Спасибо, но не стоит, честное слово… – мне стало неловко.

– Даже не думайте отказываться, – величественно махнула она рукой. – Это не вам, а вашей тёте. Уж я-то знаю, как порой бывает одиноко, а это, – она кивнула на бутылку, – отлично согревает старую кровь.

– Спасибо вам большое! – ещё раз поблагодарил я и влез наконец в такси.

– Повезло вам с хозяйкой, – заметил таксист, наблюдая, как фрау Эльзе растроганно машет нам вслед.

– Повезло, – коротко согласился я.

Мне было не по себе. Совершенно на автомате я выдал легенду о несуществующей тёте и заставил хозяйку поверить мне. Зачем? Какая разница, что подумала бы про меня фрау Эльзе? Или это лишь разминка перед встречей с чиновниками? Но разве я собираюсь воздействовать на них? Ведь нет! Да и зачем? Того паренька, которого я знал, давно уже нет. А для этого нового, Ленца, я, пожалуй, ничего уже сделать не могу, даже если бы очень захотел. Под сенсорами не соврёшь…

На лайнере я сразу прошёл в свою каюту, попросив стюарда не беспокоить меня до прибытия. Надо было собраться с мыслями. Подумав, Германа доставать из капсулы я не стал. Мало ли что. Например, на корабле случится пожар, или выйдут из строя двигатели, или атакует пиратский крейсер. Не факт, что во внештатной ситуации я успею упаковать Германа до того, как он пострадает. Потому – лучше не рисковать. Двенадцать часов лёту – не такое уж значительное время.

Изучив содержание бара (сплошная синтетика), я остановился на водке. Вот уж что даже в синтезированном виде терпимо. Сливовицу, подумав, решил пока приберечь. Первая стопка, ударив по вкусовым рецепторам, ухнула в желудок. Вторая – приятным теплом согрела внутренности. Третья – мягко растеклась по жилам, и я почувствовал, как напряжение, сковывавшее меня с момента получения проклятой телеграммы, отступает. После четвёртой мной овладела ностальгия.

– А ты знаешь, как я познакомился с Ленцем? – обратился я к Герману. – Хотя откуда тебе знать… Тебя тогда в помине не было. Болтался в виде семечка у папки в шишке. Или у мамки? Овощ знает, как там оно у вас бывает… В смысле я знал, но забыл. В общем, ты в проекте был, а я уже в процессе. То есть – в Академии. Посажен в надлежащую почву и закреплён в нужном ракурсе. Думаешь, на одни бонсаи скрепы надевают? Вот и нет! С людьми поступают точно так же. Только вас уродуют для красоты, а нас для пользы. И это правильно, я без претензий. Кем бы я был, если бы не Академия! Навоз бы на ферме разгребал… У нас на Энее выбор не особо был. А лететь на другую планету – денег нет. Да и отец бы не пустил. Вот, знаешь, пятнадцать лет прошло, а до сих пор вспоминаю его – вздрагиваю. Кремень. Землю до смерти любил. Сначала до материной, потом до своей. Мне, можно сказать, повезло. Я ведь даже не плакал, когда его хоронили. Когда мать умирала – ревел, как пацан мелкий, а мне ведь тогда уже двенадцатый год пошёл, мужик уже, по сельским меркам. А когда отца – как заморозило меня. Да он сам виноват был. Кто же по жаре протраву делает? Вот и надышался… Я тогда продал ферму сразу и билет до Цитадели взял. Знал, что как сироту меня по квоте возьмут. Там с Ленцем и познакомился. Да…

Я налил себе пятую и выпил.

– Учёба мне сложно давалась. Тупо знаний не хватало, базы. У нас на Энее ведь как – сел за программу и долбишь. Живой учитель – это роскошь, это для тех лентяев, кто может за пятьдесят километров в школу ездить. А для остальных – электронный курс. А в Академии оказалось, что электронного курса мало. Если бы не наш воспитатель Андрей и не Ленц, вылетел бы я пробкой, после первого же полугодия. Андрей, он не кобель, умный был. Педагог от Творца. Интуиция – абсолютная. Он меня с Ленцем и свёл. Почуял, что мы с ним друг другу нужны, и не ошибся. Ленц не чета мне, прирождённый интеллигент в чёрт знает каком поколении, умница. У него те знания, что я ночами зубрил, с пятого раза воспринимая, на подсознательном уровне были усвоены. То, до чего я доходил, он просто знал, как я знал, когда время злаки сеять, а когда картошку и с какой стороны к скоту подойти. Вот ведь совсем мы с ним разные были, но сдружились, крепко, по-настоящему. Поначалу, конечно, без снисходительности не обошлось, но ко второму курсу я уже по знаниям не отставал. Ну и с коммуникабельностью у меня куда лучше дела обстояли, чем у Ленца. Таких, как он, в коллективе, как правило, не любят, особенно поначалу. Вот и вышло, что мы друг друга взаимно дополняли.

Потом пришло время специализации, и вот тут нас жизнь разделила. Правда, уже не по социальному, а по генетическому принципу. Под разные задачи мы оказались заточены. Я пошёл в Отряд Умиротворения, порядок и дисциплину наводить, а Ленц в Контрразведку был определён.

Поначалу мы ещё держали связь. Четыре года в Академии, это много значит. Кем бы ты не был до, там ты принимаешь окончательную форму, с которой тебе жить до конца. Но жизнь, и особенно служба, никого не щадит. Профдеформация, такая профдеформация. Мне было проще, от меня требовалось одно – быть скалой, защищать и насаждать тот порядок вещей, который считался Империей. Я сам был Империей. Сомнения, колебания, рефлексия изначально были для меня чем-то если не чуждым, то ненужным уж точно. Ленцу было куда сложнее. Его профессия – человек с тысячью лиц, натянутая струна, отзывающаяся на любые движения вокруг. Но убедительно сыграть, можно только вжившись в роль. Сохранить при этом убеждения возможно, только если они являются частью твоей сути. А без идеологии, без принципов долго ли ты сможешь оставаться на своей стороне? Ленц имел убеждения, но фанатиком не был…