Коллектив авторов - Под маской альтер-эго (сборник)

Водка кончилась вместе с вдохновением. Я редко позволял себе расслабиться настолько, чтобы рассуждать вслух. Чтобы вообще начать анализировать. Это лишнее и не способствует социализации. И сейчас я не буду продолжать. Всё вышло как вышло, и я сделаю то, что должен, да у меня и выхода нет другого! Не осталось больше того Ленца и того Рика. И дружбы той больше нет. Ленц сам сделал свой выбор, так почему же я чувствую виноватым себя? К чёрту!

До прибытия на Цитадель оставалось шесть часов. Как раз хватит времени проспаться. Я достал из аптечки капсулу снотворного и выпил. Рухнул на кровать и провалился в сон.

… И снова вокруг выжженная пустыня, ветер гонит по земле пепел, небо затянуто клубами дыма. Пахнет гарью и палёным мясом и ещё чем-то едким. Всё-таки правильно в Империи запретили использование напалма как негуманного оружия… Только здесь не Империя, здесь можно почти всё, что во Благо. Напалм как благо, огненное благословение для имперских миротворцев…

Я лежу на этой искорёженной земле, прибитый к ней жаром, оглушённый, полузадохнувшийся, но живой. У нас хорошая броня, а напалм всё-таки устаревшее оружие. И через какое-то время, когда отработают защитные и медицинские системы костюма, я встану, как Феникс из пепла, возьму экологически чистый, гуманный лазер и пойду наводить Орднунг унд Дисциплинен. Если наши успеют подойти быстрее, чем те, кто накрыл наш лагерь огненным дождём. Потому что те не признают Имперских законов и не будут обменивать миротворцев на своих пленных. Они просто подойдут и добьют нас каким-нибудь диким, варварским оружием. Говорят, у них даже гранаты сохранились. Хотя нет, броня им нужна, скорее зальют кислоту внутрь костюма.

Я лежу и, мучительно прислушиваясь, жду, кто будет первым, но рёв бензиновых двигателей раздаётся раньше…

Я слышу голоса, приближающиеся ко мне, и стоны своих товарищей. Всё-таки кислота… В ужасе напрягая все силы, тянусь к шлему, надеясь на чудо, на то, что успею, на то, что сработает, и зеркальный пластик с шорохом прикрывает моё лицо.

– Вот чёрт! – надо мной нависает заросшее щетиной лицо.

– Что такое? – слышится знакомый голос, и я вижу Ленца, одетого в форму повстанца.

– Да моллюск в раковину спрятался, – смеётся его товарищ.

– Ничего, сейчас поправим, – усмехается Ленц, и меня мороз продирает по коже, столько в его голосе ненависти.

Он наклоняется и нажимает несколько датчиков, моё непробиваемое забрало едет вверх, и долю секунды мы смотрим друг другу в глаза. А потом он срывает с пояса пистолет и всаживает мне в грудь заряд плазмы. Точно в грудную пластину, вшитую в подкладку костюма. Несколько сломанных рёбер, гематома, помутившееся сознание. Небольшая плата за жизнь. Это новая модификация костюма. На старых такой защиты не было… Я лежу с закрытыми глазами, делая вид, что мёртв. Если честно, особых усилий мне прикладывать не надо, я действительно сейчас почти труп. Разговор доносится до меня как сквозь вату.

– Ты что?! – возмущается повстанец.

– Извини, не удержался. Я его узнал, он один из тех, кто штурмовал Шимм, когда Елену…

– Ладно, друг, всё норм. Бывает. А они, они ещё ответят…

Я открыл глаза весь в поту. Вот что значит лишиться контроля над собой. Но почему, почему меня преследует именно этот эпизод? Мало ли меня убивали за годы службы? Бывали ситуации и пострашнее. Или всё дело в Ленце?

Меня не было при штурме Шимма, Ленц соврал. Только зачем? Спасти меня или в память о прошлой дружбе сделать мою смерть менее мучительной? Ответа на этот вопрос я не нашёл. Да это и неважно, в любом случае Ленц желал мне добра. Но я не мог ответить ему тем же. В своём отчёте командиру я указал его имя. Написал, что узнал его, что мы учились вместе. Вряд ли его измена была тайной, но совесть меня всё равно грызла, предательство – это всегда предательство, даже если оно во благо.

И сейчас, спустя пять лет, грызёт так же. Если меня вызвали для дачи свидетельских показаний, значит, Ленц наконец пойман. Неудивительно. Энею окончательно призвали к порядку год назад, и новое правительство начало выдавать бывших повстанцев. Это правильно, порядок прежде всего. Порядок и повиновение. И я выполню свой долг. Я дам показания. Моих способностей не хватит убедить суд в том, что Ленц не предатель. Я и сам в это не верю. Но поверить наконец, что он меня спас тогда сознательно, я смогу. И с этим они вынуждены будут считаться.

До посадки оставалось полтора часа. Я принял стимулятор и сосредоточился.

Бриться можно по-разному. Можно экономно удалять волоски ультразвуком. Или намазать щетину гассианской «Нежностью», но это способ для экстремалов – не смоешь через две секунды, получишь сильный ожог. Можно сходить в сервис-салон, где подберут максимально подходящий тебе образ, в зависимости от которого растительность на лице либо удалят совсем и надолго, либо оставят брутальную щетину, зафиксировав её рост чётко на двухдневной небритости. А то и вовсе отрастят в зависимости от вкуса клиента бороду, от интеллигентной эспаньолки до дремучего «дамблдора».

В своё время я перепробовал все эти способы. В юности, когда денег и времени вечно не хватало, использовал «Нежность», пугая преподавателей и товарищей багровой физиономией с тут и там раскиданными по лицу клоками невнятной растительности. Позже перешёл на доставшийся в наследство от отца «Универсум» – совершенно зверский агрегат, гудевший как доисторический паровоз, но работавший исправно. Потом, желая производить на предполагаемых спонсоров благоприятное впечатление, заглядывал и в сервис-салон, став на длительное время объектом для экспериментов сикстинианского стилиста. Спонсоров в тот период моей жизни я так и не нашёл, зато узнал много нового и интересного о моде и тяжёлой доле альтернативно ориентированных жителей Сикста.

Разбогатев и женившись, хотя в моём случае последовательность не важна, я брился только подаренным мне Леной «Экскалибуром». Было что-то чертовски брутальное, аристократическое в этом, таком ранее обыденном, процессе. «Экскалибур – почувствуй себя рыцарем!» гласил рекламный слоган, и действительно, каждый раз доставая из футляра опасное лезвие, отсвечивающее синевой, и бесстрашно поднося его к лицу, я казался себе почти таким же, как Эрвин Джонс в ретроспективе «Айвенго». Ну это, конечно, если не смотреть ниже подбородка.

Как любой уроженец планетарной станции, я высок, астеничен до хилости и бледен, а от академических занятий ещё и сутул. Может, останься мои родители на станции, это ни во что бы и не вылилось. Но отцу предложили место старшего техника на Энее, и мы переехали.