Коллектив авторов - Под маской альтер-эго (сборник)

– Дай угадаю: ты разлила по тарелкам свои помои, в которые ты умудряешься превратить первоклассную свинину и бобы, когда всё семейство было в сборе. Эти невежды, как всегда, пренебрегли молитвой и принялись жрать, прежде чем ты успела усадить свой жирный зад на стул и зачерпнуть хоть ложку своей стряпни?

Молли только тряслась и кивала, всхлипывая-всхрюкивая всё сильней.

…И вот стул уже жалобно скрипит под твоим огромным задом, а остальные отчего-то вдруг начали падать на пол и харкать кровью, хватаясь за горло, буквально пытаясь разодрать свои посиневшие перекошенные глотки, чтобы впустить еще немного кислорода в своё прогнившее нутро, верно, толстуха? Ну конечно! Кто же сможет уловить в смраде того дерьма, которое ты называешь едой, тонкий аромат яда… м? Да никто!

Я вынул из-за пояса пистолет и выстрелил в свою тупорылую племянницу. Толстуха упала на пол, как мешок с селитрой. Кровь пузырилась на её груди в районе лёгких – из них выходил последний кислород, а ливер начинал сжиматься под действием атмосферного воздуха – слишком грязного теперь, чтобы им дышать.

– Да не прикидывайся ты! Это ж всего только сорок пятый! Ты ж тонну весишь! В тебя бы, по уму, из базуки стрелять!

– Денни… – вырвалось с очередным потоком крови из её бледнеющих перекошенных губ.

– Что ты говоришь! Денни! Ну надо же, вспомнила, как сына твоего зовут… Звали – будь спокойна.

– П…п… почему-у? – хрипит она.

– Вот что, Молли: нам всем здесь больше не место. Всем. Небо истоптано сапогами и больше никогда не будет чистым и высоким. Мне нелегко, Мол, на самом деле нелегко. Прости меня. Это для общего блага.

Затвор выплёвывает ещё одну гильзу, звон от падения которой смешивается с хлипким всплеском мозгов. Тонкие курчавые волосы Молли слипаются и багровеют. По полу лениво расползается жирная клякса – жирная точка в истории этого семейства.

Формально семья жива, покуда жив хотя бы один её представитель. Но это не совсем так. Я мёртв уже давно. Мёртв, как только решился сделать всё это. Ты солдат, Хэнк. Ты должен уйти последним. Брось ты этот яд, старина. Будь мужиком и уйди как мужик.

О чем ты думал, Костиган, разбрызгивая над своими кукурузными полями пестициды со своего летающего ведра с болтами? Ты топтал самолётом небо, которое престол божий. Ты думал, что вы разминулись с Всевышним, что он ещё где-то там, над головой… Эфир пестрит сообщениями об этом самом улыбчивом советском парне. Он говорил «poyehaly» – что это значит? Я без понятия, но я знаю, что он говорил перед стартом – мы слышали уже сотню раз, что он говорил после приземления. Он говорил, что наша земля – наш общий пыльный шарик, на котором мы крутимся вокруг общего Солнца, – он действительно мал. Он хрупок. Юрий, ты видел его со стороны? Юрий, но почему ты ничего не рассказал нам о Боге? О чём вы с ним толковали, Юрий? Что, он не стал с тобой разговаривать, потому что ты долбаный коммунист? У вас нет Бога? Или Его нет вообще? Может, вы были правы, парни?

Я совсем не заметил, как перешагнул через распластавшуюся в дверях детской Молли, как оказался на балконе. Отсюда и до самой линии горизонта чернели мои не возделанные в этом году кукурузные поля. Там, где земля касается неба, где лежит та грань, от которой оттолкнулся ногой Юрий, багровело закатное солнце, подсвечивая кружащуюся в своём вечном и неспешном танце пыль. В этом пыльном воздухе больше нет кислорода. Воздух даже в этой стране больше не пахнет свободой. Нашу нацию больше не хранит Бог. Мы в нём не едины. Под этим истоптанным сапогами небом порядочному американцу больше нет места.

Я только раз видала рукопашный,

Раз – наяву. И сотни раз – во сне…

Кто говорит, что на войне не страшно,

Тот ничего не знает о войне.

Ю. Друнина

Death? What do y’all know about death?

Sgt. Burns, «Platoon»

All we know is what we found out from the neighbors, and the general consensus is, they’re angels. But angels don’t kill…

Paul Smecker, «The Boondock Saints»

Студийное закулисье копошилось, как муравейник, облитый кипятком. Я всегда любил фильмы про животных, в особенности про насекомых. Снующие всюду люди – они очень похожи на муравьёв. Им не нужно объяснять, что делать: всеми их действиями руководил своего рода секрет. Строгая матка наказала муравьишкам снять лучшее шоу, когда-либо показанное по ТВ. Если у передачи будет высокий рейтинг – муравейник заживёт не в пример сытней. Резонанс. Просмотры. Лайки. Лайк – это универсальная валюта нового мира. Сотни людей узнают про новые сорта пива и гигиенических прокладок. Матка хочет рассказать людям про прокладки и пиво – за этим меня сюда и притащили.

Я – инородное тело в этом муравейнике, и потому меня пока старательно игнорируют. Десяток гримёрш и помощников редактора пока заняты другими гостями. Главный гвоздь программы, пожалуй что, я – у меня больше всех лайков на ютубе. А кто такие они? Смозолившие телезрителям глаза депутаты, скучные военные, обвешанные медалями, что новогодняя ёлка шариками, всенародно признанные эксперты по всему от отечественной эстрады. Все эти люди, за исключением разве что военных, каждый вечер будут советовать стране, как надо жить. Подержанная эстрадная звезда, несомненно, лучше видит из окна подмосковного особняка, как воспитать кучу детей, чем сама мать-одиночка. Она может советовать. Ни у кого не возникнет вопроса «почему?». Ответ слишком очевиден, чтобы вызвать вопрос, – у звезды больше лайков.

Я разминал затёкшие запястья. Меня решили расковать на время эфира. Режиссёр программы сказал, что на камеру плохо выходят массивные украшения – это говорят каждой женщине, которую приглашают на телевидение. Насчёт наручников специальной инструкции нет, но кто-то, на моё счастье, посчитал их частным случаем украшения. Я массировал руки, не зная, что дальше делать.

Такое бывает редко – состояние абсолютного и осознанного безделья. Современному человеку пребывать в таком состоянии диковато. С некоторой тоской я вспоминаю июль прошлого года. Я тоже не знал, что делать, но руки тогда ещё не знали оков.

Кто-то назвал бы это свободой. Я сам бы назвал это свободой ещё пару месяцев назад. Мне думалось: «Вот получу диплом – и заживу!» Получил. Зажил?

Наверное. Наверное, всё-таки зажил. Я вырвался из душного асфальтобетонного плена большого, ненавидимого мной города. Вырвался, чтобы вернуться в ненавидимый мной райцентр. Ненавидимый, но родной. «Где родился – там и пригодился» – кажется, так народ говорит? Тут-то пригодился, а вот в городе, с трояшным дипломом и без опыта работы – факт, что на фиг никому не упал. Может быть, когда-нибудь я еще и вернусь в город, чтобы устроиться в нормальный офис, оформить автокредит на «форд фокус», ипотеку на квартиру – и уж тогда-то зажить… Ну а пока я поработаю немного учителем в местной средней школе. Но это потом, в сентябре. А пока… Пока – жить.