Коллектив авторов - Под маской альтер-эго (сборник)

Генеральный не сразу понял, что последняя просмотренная картинка появилась вновь. Убийство. Солдат в серой униформе стоял над трупом. В его руках был автомат с электромагнитным ускорителем. Пётр испытал сразу множество чувств: труп – страх, отвращение, смерть – сострадание, солдат – долг, оружие – мощь, власть, уверенность, униформа – уважение. Пауза слегка затянулась, и он услышал, как вокруг застучали по клавишам лаборанты. Но картинка сменилась, потом ещё и ещё, и через четыре утомительных часа сеанс программирования был завершён.

Сеанс не был последним, программирование продолжалось уже более трёх недель. Андроид больше не запрашивал повторных разъяснений, и работа была весьма монотонной и изнуряющей. Сложностей ожидали на понятиях «кража», «предательство» и подобных, но их усвоение длилось практически столько же, сколько и «подарок», «самопожертование».

Уже шла последняя серия видеозаписей. И в лаборатории царило усталое умиротворение. Кое-кто даже рискнул поставить чашку кофе рядом с пультом, совсем не опасаясь наказания начальства. Кому есть дело до этой чашки? Вот и последний ролик поехал. Завлаб с нетерпением наблюдал, как ползёт шкала на экране, приближаясь к финишу. Он улыбнулся и посмотрел на кресло, где сидел в шлеме программатора шеф. Генеральный пошевелился, как бы поправляя затекшую ногу. Потом пошевелил другой ногой. Потом зашевелились руки, но, вопреки ожиданиям окружающих, они не потянулись к шлему, чтобы явить свету вспотевшую физиономию. Они судорожно дёрнулись, вслед за ними вновь дёрнулись ноги, спина изогнулась и замерла в неестественной позе. Неподвижность продолжалась лишь миг, и всё тело Симонова задёргалось, затряслось в конвульсиях. Почти минуту к нему боялись подойти. Все пытались обесточить пульты, андроида, стали грубо выдёргивать кабели из розеток. Кто-то догадался вдавить кнопку аварийной тревоги. Заорала сирена, разошлись створки дверей, и половина сотрудников, оглядываясь, спотыкаясь друг о друга, о стены и углы, помчалась прочь из лаборатории. С несчастного пульта стекали коричневые струи нетронутого кофе.

Медики подбежали к креслу одновременно с начлабом. Двое медиков пытались удержать Симонова, третий заправлял подкожный инъектор транквилизатором. Начлаб выдернул из программатора шлейф кабелей и сорвал его шлем с головы шефа. Врач тут же воспользовался этим, приложив инъектор к освободившейся шее Симонова. Генеральный замер.

– Юль… – Алфёров присел на уголок стола рядом с женой генерального. Он был подавлен и растерян. Куда-то подевались и искра в глазах, и уверенный голос. Ему захотелось приобнять жену друга за плечо, но не решился, передумал. Хотел просто коснуться её руки, но его рука снова замерла в нерешительности, и Сергей спрятал руку в карман брюк. – Я…

– Помолчи уже, – коротким движением смахнув слезу, произнесла Юля. – Не можешь внятно высказаться, помолчи. Я знаю, что ты не виноват. Мне рассказывали, что ты его отговаривал.

Сергей что-то неразборчиво пробубнил.

– Что?

– Ну… Не отговорил же.

Красные от слёз и бессонницы Юлины глаза осуждающе взглянули на Сергея:

– Я-то раскисла – мне положено. А ты – его друг, правая рука, мужчина, в конце концов! Ещё на твои нюни мне смотреть не хватало!

Алфёров набрал полные лёгкие воздуха и с шумом его выдохнул. Он встал со стола, прошёлся по комнате, хмурясь и собираясь с мыслями.

– Юль…

– Давай по делу уже!

– Я и по делу. Я с врачами говорил.

– Я тоже говорила. Сказали, что состояние стабильное.

– Стабильное. Ты – жена, женщина… Они не стали тебе говорить.

– Сергей… – Юлин голос растерял остатки уверенности и дрожал, – С…Серёж?

– Его состояние было стабильным вчера. Точнее, стабильно плохим. Сегодня ему стало хуже. И у врачей нет лечения. Есть кой-какие… – нервно прохаживаясь туда-сюда по кабинету, Алфёров говорил, не отрывая глаз от пола. Когда он поднял взгляд, Юля сидела в кресле за столом, положив на стол локти, на локти лицо и тихо плакала. – Прости. Но я должен был сказать… У врачей есть кой-какие идеи, но нет времени на их проработку. Чтобы выиграть это время, им нужно согласие, чтобы ввести его в искусственную кому.

Девушка тихонько и протяжно застонала и спрятала голову меж локтей, закрыв уши.

– Я… Юль, я позже зайду.

– Подожди, – всхлипнула девушка, – я даю своё согласие.

– Нет, профессор, ваша идея не годится.

– Вячеслав Игнатьевич, мы это уже обсуждали, – повернув грузное тело в кресле к собеседнику, произнёс главврач. Консилиум продолжался уже много часов, но не было найдено никакого решения. И даже к общему мнению у врачей прийти не получалось. – Вы предлагаете кортикальную стимуляцию, но в его мозгу уже практически нечего стимулировать. Больше половины нейронов буквально поджарены! Почти не тронутыми остались участки, отвечающие за долговременную и кратковременную память. Но что от неё толку, если с ней некому… Простите. Нечему работать. Его мозг не в состоянии обрабатывать вообще никакой информации. Я предлагаю глубокий анабиоз, и его состояние не изменится в худшую сторону достаточно долго, чтобы дать медицине нужное время.

– Валерий Андреевич. Я, конечно, в первую очередь врач и должен беспокоиться о том, чтобы не навредить. Но я должен настаивать, чтобы мы расширили понятие постулата «не навреди». Напомню, что Пётр Андреич – не просто ещё один пациент. Он – глава «Роботэкс» – надежда нашего государства, понимаете? Мы не должны вредить государству! Государство – не стану называть имён – очень… мнээээ… просит нас вернуть Симонова в строй хотя бы временно и как можно скорее. – Указательный палец оратора уверенно указывал в потолок, пытаясь придать себе значимости покачиванием, а безнадёжно худые ноги нетерпеливо топтались на месте, будто не в силах удержать на себе столь же худое тело министра здравоохранения. Вкупе с покосившимися от непрерывной ходьбы, жестикулирования и богатой мимики очками это придавало ему комичный вид, и главврач еле сдерживал улыбку. – А ваша позиция, любезнейший, похожа на банальное умывание рук, – произнеся последние слова, министр подался вперёд, выпучил глаза и потёр руки друг о друга, мол, в будущем без нас…

Улыбка уже начала вырисовываться между круглых щёк Валерия Андреевича, но, спасая положение, прозвучал звонок голофона. На экране появилось взволнованное лицо Алфёрова:

– Господа, прошу прощения, что прерываю вас. Но мне кажется, что решение находится ближе, чем все мы думали.

– Но позвольте, голубчик, разве вы – медик?

– Нет, но я предлагаю решение… не медицинское.

– Продолжайте, прошу, Сергей Николаевич!

– Из ваших отчётов я понял, что единственной функцией мозга ше… господина Симонова осталось сохранение памяти, верно?