Владимир Скороденко - Спасатель. Рассказы английских писателей о молодежи

Взвод растянулся длинной редкой цепью по кустарникам в трех милях к югу от Бусбосха, а Тим, который находился посредине цепи, сидел под деревом и ждал. Было за полночь, вот уже три часа ничто не нарушало чуткого покоя душной летней ночи. Луна еще не показалась; она взойдет около четырех, перед самым рассветом, но из-за ярких звезд, густо усыпавших черное бархатное небо, было светловато, и только под деревьями, каменными глыбами и в расселинах сохранялась черная сплошная мгла.

Тим нарочно старался думать об этой шестьдесят лет назад миновавшей войне, чтобы не вспоминать, как взъярились солдаты, когда он объявил им, что вместо сменного патрулирования по ровным хоженым тропинкам фермы — два часа в карауле, четыре отдыхать, — им придется, не смыкая глаз, всю ночь продежурить в кустах среди камней, колючек и гадюк. Они так разлютовались, что Тим чуть было не смалодушничал. Он, может быть, и отменил бы свой приказ, не заори Ролт прямо перед взводом: «Некоторым людям начхать на солдат, им бы только задницу лизать разным олухам — полисменам. Есть у нас некоторые такие, что и в армии-то без году неделю, и ширинку толком не умеют застегнуть, а лишь о том и думают, как бы им выслужиться, и чхать они хотели…»

Так вместо проблемы — где нести караул? — возникла новая — кто из двоих хозяин во взводе. Тим, потный от страха — он боялся, что солдаты не послушаются, — отдал приказ, и вот все они здесь.

Нужно было бы пройти вдоль цепи и проверить, как солдаты караулят, не спит ли кто, но Тим не смел. В темноте, один на один, без свидетелей, можно запросто напороться на самое наглое оскорбление, вплоть до рукоприкладства; такие вещи случались в последнее время, он знал. И командование, хотя и вынуждено будет принять дисциплинарные меры против обидчика, обрушит весь свой гнев на потерпевшего: «Младший офицер обязан завоевать и сохранить преданность, доверие и уважение солдат».

Тим продолжал сидеть, прислонившись спиной к жесткому, корявому стволу; он устало вздохнул и, забыв о минувших боях против Кронье и Кристиаана де Вета, снова подумал, что надо бы уйти из армии. Долго он тут не выдержит, это ясно. Служить есть смысл, рассуждал он, только старшим офицерам — майорам, полковникам, генералам, им не приходится непосредственно командовать солдатами, да к тому же они слишком стары, чтобы осваивать новую профессию. Иное дело лейтенант, которому всего двадцать три года, и положение его с каждым днем становится все более невыносимым, так как командование и представители его — те же старшие офицеры, — упорно не желают признать, что происходящая в Англии ломка общественных отношений не обошла стороной и английскую армию. Жгучее чувство обиды за свое бессилие, и эта тишина, и непроглядный мрак африканской ночи внезапно пробудили в Тиме несвойственную ему, ясность мысли, и он, сам того не желая, вдруг понял, что капрал Гаррел, к сожалению, во многом прав: его начальники не только сами — социальный анахронизм, они и Тима норовят сделать таким же, с упорством тащат его по пути обветшалых традиций, связывая по рукам и по ногам. Свои офицерские обязанности он должен выполнять, опираясь на авторитет «джентльмена» — устарелое понятие, которому теперь никто не придает значения, кроме богатых и пожилых. Предполагается, что он не только выше званием, чем рядовые — с этим, как он понимал, они охотно бы мирились, — но и выше по общественному положению, с чем нынешние солдаты не согласятся примириться ни за что. Если распоряжения сержанта Ролта, капрала Филлитсона и особенно капрала Гаррела выполнялись солдатами достаточно добросовестно и проворно, то распоряжения, отданные им, выслушивались с недовольным видом и исполнялись кое-как. Причина была очевидна; всем известно, что Ролт, Филлитсон и Гаррел получили чины по заслугам, чин же лейтенанта, как все считали, он получил лишь благодаря привилегированному общественному положению. И никого не смущает, что в настоящее время офицерские чины уж так не раздают; ведь еще совсем недавно многие офицеры — те, что сейчас вышли в полковники и генералы, — стали офицерами именно так. О чем же спорить, если в армии и до сих пор высшие звания и самые завидные синекуры автоматически предоставляются герцогам королевского дома исключительно благодаря праву рождения. Начавшийся после войны стремительный распад общественного строя Великобритании неизбежно повлечет за собой разложение британской армии, если в корне не изменить правовое положение офицеров. Если бы уничтожить понятие «офицер и джентльмен», если бы звание лейтенанта считалось просто следующим за сержантом и не делало бы его носителя существом, испеченным из совершенно другого теста, то и к самому Тиму все относились бы спокойно, как к Ролту, Филлитсону и Гаррелу, и никто бы не лез в бутылку. Но для этого пришлось бы отказаться от пышного ритуала посвящения в первичный офицерский чин, от полковых традиций, от приемов в офицерских клубах с добрым старым портвейном и столовым серебром… выбросить на помойку всю эту потускневшую эдвардианскую мишуру, столь милую сердцу стариков, которые цепляются за нее с упорством отчаяния. Вот если бы…

Вдруг совсем близко, ярдах в пятидесяти-шестидесяти, с пугающей внезапностью бахнул винтовочный выстрел. Тишина… Затем Тим вскакивает на ноги, вспугнув какую-то тварь, которая быстро уползает в кусты; сердитый крик капрала Гаррела: «Эй! Эй там, Тиллери!» — потом еще один выстрел и — о счастье! — вполне отчетливый тонкий визг раненой лошади.

Тим ринулся сквозь кустарник, вокруг трещали ветки: услышав выстрел, все солдаты взвода тут же бросили свои посты, чтобы выяснить, что случилось. Тиллери палил как сумасшедший, капрал Гаррел орал, чтобы он прекратил стрелять, сержант Ролт орал на Гаррела, над головою Тима просвистела пуля, какой-то шутник отдал приказ «примкнуть штыки», еще кто-то вопил: «А где же наш сопляк Тимоти? Неужто все сидит под деревом, засранец, греет зад?»

Тим был слишком счастлив, чтобы думать о дисциплине; да и вообще в английской армии шестидесятых годов солдаты довольно часто так себя вели. Он добежал до Тиллери; тот, ошалевший, возбужденный, рассказывал, что застрелил корову.

— Влепил ей прямо промеж глаз, во как! И — наповал! — громко хвалился он. — Здоровая…коровища, так на меня и прется…

— Тиллери, если ты видел, что это корова, зачем стрелял?

— Зачем стрелял? Затем, что перла прямо на меня, вот зачем.

— Ну и где же она?

А вон, наверно, в той расселине. Здоровенная такая коровища.

Все с громким топотом кинулись к расселине, но ничего не нашли. Тим все же успел, пока не затоптали, разглядеть следы конских подков, которые вели от дальней фермы к югу. Этого было достаточно.