Ласло Сенэш - Небо остается синим

— Немедленно в типографию!

Когда они пришли, обсуждался экстренный выпуск газеты. Даже Горват заговорил. А он за год и десяти слов не вымолвит. Этот Горват никак не мог взять в толк, что отныне у них будет советская власть. Все рабочие объясняли ему. А начальник цеха Сюч сказал с досадой:

— Горват без разрешения шефа в отхожее место сходить не решится, а вы хотите, чтобы он сразу признал новую власть!

Советскую власть каждый представлял себе по-своему, но для всех она являлась воплощением самых заветных помыслов. Даже для старенького сторожа, брюзги Адама.

Спешно набирали газету. Литеры так и мелькали под руками, выстраиваясь в строчки, укладываясь в длинные гранки. За ночь предстояло набрать две газеты. А типография маленькая, старенькая, не оборудование — рухлядь! Ему, Лаци Кадашу, пришлось набирать то венгерский, то украинский тексты. На учете была каждая минута. Секретарь редакции Хома оседлал своего любимого конька:

— Запятая — это, брат, дело не шуточное, — в который раз поучал он наборщиков, — из-за нее чуть было не полетела голова с плеч королевы, — И он повторял: — «Казнить нельзя, помиловать». Ну-ка, переставь запятую.

В этот момент у Лаци Кадаша случилась неприятность. Он все ломал голову над тем, как сообщить Или, что опоздает на свидание. Может, попросить этого балагура Габи? Его часто посылали в город. Не хотелось доверять Габи сердечную тайну, а все же Лаци попросил его зайти к девушке и с нетерпением ждал его возвращения. Но Габи, вернувшись, сделал вид, что ужасно занят. Важничает! Вот он взял набор и собрался куда-то нести. Лаци потянул Габи за рукав, и набор посыпался на пол.

Лаци бросился к рассыпавшимся литерам, нагнулся и стал быстро восстанавливать гранку, пока никто не заметил. Он прекрасно знал, что начальник цеха Сюч ни в коем случае не доверит ему этого дела. В горячке работы он не видел, что начальник цеха молча стоит у него за спиной. Сюч не раз называл его сосунком, мальчишкой. Лаци никак не мог добиться его расположения. А на этот раз Сюч постоял-постоял и отошел, не сказав ни слова.

Случилось невероятное. Литеры под руками Лаци быстро и послушно вставали на свои места. Но когда он, весь потный, попробовал подняться, ему показалось, что ноги налиты свинцом.

Странный человек этот Сюч. Бывает, поглядит на тебя — мурашки побегут по спине. А если поможет, никогда не поймешь, со злости или подобру. Зато у него всегда что-то припрятано. Вот и сегодня, хватились, что нет большого шрифта для заголовка, — он вдруг щелкнул пальцами и принес шрифт, к которому всю войну никто не притрагивался. Даже шеф позабыл о нем.

Заголовок был набран. Сделали оттиск. Получилось неплохо: «Закарпатье на вечные времена с Советской Украиной!»

Да, начальника цеха сегодня словно подменили. Дважды останавливался он возле Лаци и подолгу наблюдал за его работой. Взгляд у него был мягкий и ласковый.

— Знаешь ли ты, дурачок, что советская власть подарила тебе два года? — неожиданно спросил он и потрепал Лаци по щеке. А раньше изредка лишь по плечу хлопал и тут же объяснял дальше: — Теперь Лаци только год будет числиться учеником, а потом сразу наборщиком станет.

…Шпалы ведут всё вперед и вперед. И вслед за ними бегут, торопятся мысли. Картины минувшей ночи одна за другой всплывают в памяти.

Уже перевалило за полночь, когда Хома вдруг заявил торжественно и громогласно:

— Понимаете ли вы, друзья, что мы с вами сегодня ночью творим историю?!

История? И сразу все заговорили: о войне, о бесчинствах фашистских захватчиков, о хортистских жандармах и румынских боярах. Люди ничего не забыли. Значит, все, что было пережито за эти годы, это и есть история? А наборщик Лемак стал рассказывать о событиях девятнадцатого года. Лемак и… история! Странно звучит. Но как он уверенно сказал:

— Теперь мы стали умнее! Не повторим прошлых ошибок…

В те далекие времена отца Лаци тоже таскали по тюрьмам.

…Лаци оглянулся. Задумавшись, он не заметил, как остановился возле тяжелой садовой решетки. Железные прутья больно врезались в лоб. Лаци смотрел, как старый садовник срезает большими ножницами чайные розы и белые гвоздики. Душистый ворох цветов. Он складывал их на шаткий дощатый столик, и они тут же под его ловкими руками превращались в нарядные букеты.

Дальше, дальше! В руке Лаци белая роза. Это садовник подарил ему. Когда? Не все ли равно!

Вчера, когда они уславливались о встрече, Или как-то странно поглядела на него. А может, это ему только показалось? Нет, в глазах ее вспыхнули необычные озорные огоньки. Но она ничего не сказала…

Им приходилось нелегко. У Или есть старуха тетка. От ее внимательного глаза ничего не ускользало. Старуха была недовольна: Или — греко-католичка, а Лаци — римо-католик. И к тому же еще совсем дети. Встречались тайком. А много ли им нужно? Встретятся где-нибудь на улице и часами стоят, прислонившись к забору. Разговаривают, разговаривают…

Домик Или приютился в узенькой улочке. Двум повозкам и то не разминуться. Все дома сбились в кучу, не то что на главных улицах, где они стоят гордые, высокие, с достоинством поглядывая на прохожих. Или с теткой живут в двух маленьких комнатках. Окна как в сказочных хижинах. Лаци видел такие на картинках в детских книжках.

Дзинь! Это летит в окно маленький камешек. Он тихонько звякает, едва коснувшись стекла.

А вдруг выглянет тетка? Лаци уже хотел было спрятаться, но поздно.

В окне появилась Или. Лаци увидел, как с лица ее сбежал испуг, сменившись сначала удивлением, а потом радостью.

— Как ты напугал меня! — проговорила девушка, слегка заикаясь от волнения. — Иди сюда!

В комнате царил беспорядок. Не зная, куда посадить гостя, Или рассказывала:

— Была такая тишина. Огромная тишина! Даже собственное дыхание слышно. И стук сердца… Вдруг в эту тишину ворвался твой камешек…

Лаци чувствует, как кресло под ним становится раскаленным. Ему тесно в комнате. Он не сводит глаз с маленьких, до смешного маленьких губ Или. Не может понять ни слова. Он слышит лишь музыку ее слов. И как это он решился явиться к ней в такую рань.

Но что это? На кровати — красные полотнища, на столе — вышитое знамя. И всюду флаги — большие, маленькие. Есть такие маленькие флажки, что на них смешно смотреть. А на кресле ворох красных гвоздик, искусно сделанных из материи. Такие гвоздики носили в петлицах рабочие-коммунисты, отправляясь на демонстрацию.

Только теперь он понял, что она тоже не спала в эту ночь.

— Девчата недавно ушли, — продолжала Или. — Попросили, чтобы комнату я сама прибрала… А эта Маришка такая смешная. Если бы ты слышал! Мы все катались со смеху!

И это все, что она хотела ему сказать? А где же тетка? Сейчас явится и укажет на дверь!