Ласло Сенэш - Небо остается синим

Теперь Гайнал старалась как можно больше времени проводить в саду. Ица подходила к ней, помогала полоть грядки.

— Вы, наверное, очень любите цветы? — говорила Ица, весело оглядываясь кругом. — Да они и в самом деле чудесные. Какие розы! А георгины? Я так рада, что попала в ваш дом. Миклош! — кричала она мужу. — Погляди, какая красивая роза, словно из красного бархата!

Обычно Гайнал любила работать в саду одна, но общество Ицы было ей приятно, она вспоминала своих подруг, беззаботные девичьи годы.

Молодожены ушли в заводской клуб, и дом опять опустел. А красную розу, которой так восхищалась Ица, Мария срезала и продала вместе с другими, самыми красивыми розами. Гайнал стыдно было после этого встречаться с квартирантами. Но они, казалось, ничего не заметили.

Миклош любил возиться с маленькой Агнессой. Он приносил садовую лестницу и, ловко подхватив девочку своей сильной рукой, лез с ней под самую крышу — там ласточки свили гнездо. Агнесса привязалась к жильцам, и стоило им возвратиться с работы, как она уже бежала в их комнатку, а иногда даже ужинала с ними.

К молодоженам часто приходили гости. Гайнал слышала смех и пение. «Как они там размещаются?» — с грустной завистью думала она и тихонько, чтобы, не дай бог, кто не услышал, подпевала. А Мария злилась.

— Не смей пускать туда девочку… — ворчала она. — Пьяницы!

Но разве Агнессу удержишь?

Гайнал возилась на кухне. В дверь постучали. Вошла Ица. Ей нужно было купить подарок подруге, которая выходила замуж. Не согласится ли Гайнал пройти с ней по магазинам?

— О, с большим удовольствием! — воскликнула Гайнал и тут же, спохватившись, оглядела кухню: не прибрано, кастрюли не помыты. Но руки уже сами развязывали фартук.

— А если муж придет? — нерешительно напомнила Ица.

— Ужин в духовке! — сказала Гайнал и сама испугалась своей смелости.

— Бесстыдница, даже о муже забыла… — проворчала ей вслед Мария.

До сих пор вспоминала Гайнал этот вечер. Ничего особенного не произошло, но она навсегда сохранила в душе ощущение праздника. Даже газированную воду с сиропом, которую они пили из автоматов, вспоминала с нежностью.

Вдруг все — и дом, и залитая солнцем терраса, и мужнины болезни, и брюзжание Марии — все отступило, стало далеким, как в перевернутом бинокле.

И только когда они снова свернули в переулок, где находился их дом, с лица Гайнал сбежала улыбка. Возле калитки увидела она Марию. Что ей нужно? Уж не ее ли она подстерегает? Но нет, Мария даже не посмотрела в их сторону. Воровато оглядевшись по сторонам, она схватила несколько плиток, которые привезли для ремонта тротуара, и исчезла в саду.

Гайнал не знала, куда глаза девать от стыда. Что скажет Ица? Но та опять ничего не заметила. А может, просто жалела Гайнал?

И снова все потекло своим порядком: ворчала Мария, шуршал по вечерам бумагами Тибор, знакомый слесарь вот уже который день чинил замки на воротах и калитке. Неужели так будет всегда?

Однажды она проснулась оттого, что ветер как-то особенно тоскливо скрипел чуланной дверью. Грустная догадка кольнула ее сердце. Гайнал вскочила с постели и стремглав сбежала по лестнице. Так и есть! Комната пуста. Одиноко жалось в углу старенькое плетеное кресло, брошенное Ицей.

Вечером Ица пришла прощаться.

— Все случилось так неожиданно, — словно оправдываясь, говорила она. — Мы и сами не ожидали.

Она пригласила Гайнал на новоселье.

А через несколько дней маленькая Агнесса, указывая пальцем на крышу, жалобно спросила у матери:

— А ласточек нет. Улетели. Почему, мама?

Гайнал поднялась от грядки, взглянула, куда указывала дочь, и на губах ее застыла виноватая улыбка…

…Гайнал обернулась, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд. За спиной стояла соседка по цеху — Вирагнэ и внимательно следила за ее работой.

— При третьей прокладке касайся поверхности еле-еле, — говорила она. — Самыми кончиками пальцев.

Подошел мастер. Не говоря ни слова, провел рукой по дверце шкафа, словно смахнул невидимую пыль. Сегодня легче работается. Как красиво проступает рисунок на ореховой фанере! Кольца расходятся всё шире, шире, как круги по воде, когда в нее бросят камень…

…Тибор пришел домой пьяный. Последнее время это с ним случалось все чаще. «Как же так? — думала Гайнал. — Он же болен?»

— Думаешь, не вижу, что тебе плохо? — сказал он и криво усмехнулся. — А мне легко? Ничего, терплю.

Он приблизился к жене, дыша в лицо винным перегаром.

— Они только и ждут, чтобы мы убрались отсюда. Говорят, я тебя голую взял. Ну нет, мою долю получит в наследство наша дочь! — Он ударил себя в грудь и покачнулся.

Гайнал ничего не понимала. Доля? Наследство? И почему — голая? Вдруг словно молния сверкнула догадка: так вот в чем дело!

— Тибор, уйдем отсюда, сейчас же, сию минуту… Разбудим Агнессу. Ничего нам не надо.

— Ты… Что ты сказала?! — Гайнал попятилась, увидев перекошенное злобой лицо мужа.

Очнулась она поздно ночью. Рядом на кровати храпел Тибор, как был, в костюме, в ботинках. До утра она не сомкнула глаз. Что делать? В кроватке мирно посапывала Агнесса. На какую-то минуту дремота навалилась на Гайнал, и не то во сне, не то наяву ей представилось, как она прощается с Ицей. Глаза у Ицы веселые и немного озабоченные, и руку она жмет так, словно они должны встретиться, скоро встретиться. Ну конечно! Как она не подумала об этом раньше?

Через час Гайнал, держа за руку Агнессу, звонила в дверь к своим новым друзьям.

Ее встретили так, словно ничего не случилось. Ни о чем не спрашивали, ничему не удивлялись…

…В цехе горят яркие неоновые лампы, а за окнами уже светло. Дневной свет вливается в цех, смывает усталость. Движения работниц стали живее, возобновился разговор.

— Записывают на получение новых квартир, — сказал мастер. — Позавчера по этому вопросу из горкома были, вчера из профсоюза, сегодня не знаю откуда приедут.

— А ты, Бартошнэ, подала заявление? — спросила Вирагнэ. — Или ждешь, что тебе на блюдечке поднесут?

В дверях показался рабочий из соседнего цеха.

— Бартошнэ, на выход! — крикнул он. — Муж у проходной!

Гайнал вздрогнула, во рту у нее пересохло. Забыв закупорить бутылку со спиртом, она шла по цеху, боясь поднять глаза, ощущая на себе испытующие взгляды работниц.

— Через час я уезжаю, Гайнал, — вместо приветствия сказал Тибор. Воротник его пальто поднят, он ежится, точно от холода. Что с ним, уж не заболел ли?

— Сядем, — тихо сказала Гайнал, направляясь к скамейке.

— Меня посылают на полугодичные курсы — учиться.

Они долго молчали. Тибор нервно поглядывал на часы. Гайнал волновалась: она и ждала разговора и боялась его.

— Согласись, Гайнал, то, что ты сделала, — безумие. Пропадешь… — наконец заговорил Тибор.