Прот. Савва Михалевич - От сокровищ моих

Отец Ростислав служил один. Когда отсутствуют помощники – другие священнослужители, Плащаницу берёт сам настоятель и идёт крестным путём, держа её над головой. Однако местный обычай несколько видоизменил это правило. Плащаница укладывалась на лёгкий деревянный настил с пазами, в которые вставлялись четыре штыря, удерживаемые над головой священника четырьмя носильщиками. Таким образом, у батюшки освобождались руки и он мог нести напрестольное Евангелие. К счастью, на этот раз носильщиками оказались мужчины, потому что в их отсутствие женщинам нести Плащаницу гораздо труднее. По поводу местных обычаев отец Ростислав частенько вспоминал рассказ своего одноклассника по семинарии, который служил где-то под Сызранью. Послали его как-то на Пасху помочь одному старому деревенскому батюшке. Перед ночным крестным ходом настоятель говорит новоявленному помощнику: «Чтобы не случилось, не удивляйся и не пугайся». Крайне заинтригованный таким предупреждением, новичок гадает, что же будет. К 12 часам ночи все выстроились для крестного хода. И тут неожиданно обоих священников подхватывают на плечи по четыре здоровенных мужика и тащат их «дориносима» вокруг храма. Причём все мужики – особо уважаемые прихожане, разодетые по-праздничному в свои лучшие костюмы. Позже старый настоятель рассказывал, что когда его таким образом подхватили в первый раз, он решил, что его утопят в Волге, на берегу которой стоит храм, и минуты его сочтены.

Насколько велик день Страстной Субботы, настолько он и труден для священника. День особый, необычайно напряжённый и радостный. Служба особая, исключительная, протяжённая, сопровождаемая наплывом народа, потому что после Литургии святого Василия Великого начинается освящение куличей. Немало людей также желают причаститься в Великую Субботу и их надо исповедовать. В 5 часов 30 минут отец Ростислав уже был на ногах. Накануне он велел выставить в конце храма все наличные столы и лавки, чтобы разместить на них куличи и пасхи. К обычным жёлтым свечам добавили красные пасхальные, специально для освящения. Посередине службы, после чтения Апостола чёрные облачения и покровы меняются на белые, а перед ночной пасхальной службой – на красные. Он убедился, что трудолюбивая Зинаида всё приготовила заранее: две аккуратные стопки белых и красных покровов возвышались на специальном столике. Церковь открыли на час раньше обычного и сразу появились первые прихожане с полотняными узелками, в которых приносятся куличи, пасхи и крашеные яйца. Перед началом богослужения желающих исповедаться собралось не меньше полусотни, а мест для куличей явно не хватало. Пришлось пустить в дело скамейки из трапезной, задрапировав их белым материалом. «Вот если б на каждую службу так!» – размечтался отец Ростислав, – «а то многие появляются у меня раз в году».

Во время чтения 15 паремий он вышел на исповедь и еле уложился по времени. Хорошо ещё, что новичков, требующих особенного внимания священника, на этот раз оказалось немного. В основном исповедовались хорошо ему знакомые постоянные прихожане, которых удавалось отпускать быстро. В воздухе носились пряные ароматы скоромной снеди, мешавшиеся с запахом ладана, розового масла и кем-то принёсённых чудесных белых лилий. За «ящиком» шла оживлённая торговля. Анна и Зинаида имели жалкий переутомлённый вид, принимая записки и раздавая свечи. Пришлось взять двух помощниц. «Батюшка!» – жалобным голосом позвала Анна, когда он проходил мимо, – «посмотрите, что она в записке написала!», указывая на женщину средних лет с хитрыми глазами и причёской начёсом, поверх которой красовался ослепительно белый платок. Отец Ростислав прочёл поданную тёткой записку «о упокоении Арамиса». «Я ей говорю: ты бы ещё Атоса, Портоса и д, Артаньяна вписала!» – горячилась Анна. «Подожди, успокойся. Это кто же, армянин?» «Ну да» – отозвалась женщина с начёсом. «Я так и подумал» – усмехнулся священник, – «у них в ходу подобные имена. Узнайте, где его крестили и в какой церкви, не в армянской ли? У нас всё-таки с армянами-григорианами серьёзные богословские расхождения. Думаю, поминать их за Проскомидией не следует».

К концу Литургии народу набилось столько, что настоятель с трудом пробился к столу с куличами. Церковный двор, площадка у ворот и отрезок деревенской улицы в полкилометра были запружены машинами, из которых выходили пассажиры с узелками, устремляясь к храму. «Кто-то из наших последних по времени святых предсказывал, что настанет момент, когда все русские люди уверуют» – вспомнил отец Ростислав, – «созерцая подобную картину, можно поверить в такое». И действительно, народу стало больше, чем в прошлые годы, хотя везде поднимаются новые храмы. Удивителен этот феномен русской души! Ещё лет двадцать назад многие в храм ни ногой, а теперь… Теперь в храмах не только старушки, но и люди среднего возраста, и дети, и молодёжь. Наверняка у многих из них деды и прадеды были атеистами, возможно, закрывали церкви, преследовали духовенство, а их потомки снова тут: Русь опоминается, стряхивает с себя похмелье богоборческого дурмана, возвращается к вере предков, а там глядишь и приблизится к родной священной государственности… Так ли уж это удивительно? Марксистско-ленинское учение само по себе есть тоталитарное сектанство, некий суррогат, замена религии. Когда большинство разуверилось в коммунистических идеалах, когда прекратилась их пропаганда на государственном уровне, религиозное чувство, весьма сильное у русского народа, потребовало замены марксистских идеалов, от которых все устали. Оказалось, и выдумывать ничего не надо: есть вера отцов, Святое Православие. И вот новое русское поколение спешит, спотыкаясь и, может быть, оступаясь, реализовать свою потребность ВЕРИТЬ. Разумеется, среди этой толпы пока ещё недостаточно людей воцерковлённых, большинство пока ещё отдаёт дань традиции, ростки веры в их душах ещё в зачаточном состоянии. Ну, так что же! Плоды всё равно будут рано или поздно, лишь бы не совратили их плодами «демократии» и «плюрализма», не втянули в очередные «жёлто-серо-буро-малиновые» революции с требованиями свобод для секс-меньшинств и прочих содомитов!

Отец Ростислав с кропилом в одной руке и с требником в другой проходит в западную часть храма и, прочитав положенные молитвы, начинает кропить святой водой куличи с пением тропаря «Егда снишел Еси…» Народ смотрит на него радостными глазами, особенно дети, которых, как никогда много. Брызгая на приношения, батюшка кропит и детские головки. Маленьких кропит с осторожностью, чуть-чуть, старших обливает сильнее. Они пищат от восторга. Отовсюду просят: «И нас окропите батюшка, и нас!» Он опускает кропило в кувшин и щедро обрызгивает толпу, так что некоторые красные свечки, воткнутые в куличи и пасхи, гаснут. Да, он знает, как кропить. Брызнешь меньше, станут кричать: «Ещё!» Вокруг улыбки и счастливый смех. Только все убрали свои приношения обратно в узелки, приходят новые люди с куличами и всё повторяется: молитва, кропление. На большом подносе возвышается гора крашеных яиц – каждый жертвует по одному на храм. Потом настоятель раздаст их всем, кто трудится в церкви. Большинство яиц красного цвета – сварено в луковой кожуре, но много яичек разных цветов: голубые, золотые, зелёные, пёстрые. На иные наклеены переводные картинки. В детстве маленький Ростислав любил красить яйца сам. Доставал акварельные краски и водил кисточкой по скорлупе. Иногда обходился без кисти. Просто опускал пальцы в ванночки с краской и перебирал яйцо в руках, пока оно не становилось пёстрым, сверкая всеми цветами радуги. А то ещё существовал старинный русский способ: из яйца через маленькую дырочку соломинкой высасывалось содержимое и заполнялось жидким шоколадом. В дни его детства во многих домах ещё имелись русские печки. В них пекли большие высокие куличи, называемые «бабами». Теперь их что-то не видно, зато появились куличи заграничные, чаще всего итальянские, очень вкусные, в изысканных картонных футлярах. А вот творожные пасхи иностранцы не делают, даже братья-славяне – сербы, болгары, чехи. Их готовят только в России.