Александръ Дунаенко - На снегу розовый свет...

Что удивительно — мои сюжеты показали. Вызвали и меня, автора, в сам Оренбург для беседы. Просили снимать ещё. Даже со стендапом , то есть в конце сюжета я мог ещё самого себя показать и передать привет всем, кто меня знает. Несколько раз переспрашивали, как у нас там с трупами, убийствами, изнасилованиями. Привели в пример оперативного нештатника из убойного отдела городской милиции.

На том и расстались. Я всё ждал, что мне выдадут хоть какую–то премию. Месяц я мотался на мотоцикле по горячим степям, бензина сжёг столько, что председателю нашего кооперативного колхоза хватило бы на своей «Тойоте» полгода ездить. Но премию мне не дали.

И я сказал Павлику: — Конечно, Павлик, ты можешь многое. Тебе удаётся в России то, чего у самого Президента никак не получается — ты малый бизнес раскручиваешь. Но вот мне помочь ты вряд ли сможешь. Вот скажи, слаб О тебе из меня сделать любимого корреспондента для Оренбургского телевидения?

И я изложил Павлику, как пытался пробиться в обетованные Оренбургские эфиры.

На что Павлик улыбнулся и снисходительно потрепал меня по холке: вот ты, Саша, уже будто бы человек современный, в компьютер играешься, а в некоторых вопросах выглядишь как москвич. Я имею в виду машину «Москвич». Который, в принципе, измениться не может.

Вот ты скажи, кому нужны, к примеру, твои новости про оптико–волоконную линию в вашей деревне? Или про больницу, которую, наконец, достроили, завезли туда современное оборудование, и лечить людей стали по–человечески? Для телевидения это всё вчерашний день. Так же, как ударный труд передового механизатора. И механизатор и его ударный труд тоже уже никому не нужны. Пока мы нефть качаем и по заграницам продаём, нам вообще никто не нужен. Окорочка купим в Америке, свинину в Бразилии, пшеницу в Канаде. И зачем нам тот механизатор? И что нам за радость, что его, никому не нужного, будут лечить в новой больнице? Ещё и на него тратить нашу дорогую нефтяную копейку. Для этих всех сельских тружеников лучше кладбище построить. Или крематорий.

— Мы с тобой сделаем так… — сказал Павлик.

И меня, действительно, полюбили на Оренбургском телевидении. Мои репортажи стали идти прямо с колёс. Мне выплачивали авансы, а для оперативной работы прислали «Saab» с личным шофёром. Нужна ли вам, Александр Иванович, ассистентка? — настойчиво запрашивали меня из телекомпании по мобильной связи. Вам какие нравятся с высшим образованием — блондинки или брюнетки?

Ларчик открывался просто.

В нашем посёлке сдохла корова. Ну, не совсем сдохла. Нажралась бракованной пшеницы, которую ссыпали в овраг — и стала подыхать. Её вовремя прирезали, там же, возле оврага, а мясо — кому за деньги, кому в долг, распродали в посёлке. Вот, собственно, и вся про корову история. Такое случается на каждом шагу, удивить тут нечем. А Павлик сказал, что забойный сюжет у меня валяется под ногами, только нагнуться, а я, как тот «Москвич», тормоз, ничего не вижу. — Бери камеру, — добавил.

Оренбургские телевизионщики пребывали в радостном шоке. В посёлке Слюдяное Адамовского района, наконец–то совершено зверское убийство. Маньяк, которому удалось скрыться, убил человеческую жертву и потом до неузнаваемости порезал на куски.

Зверское — в этом была некоторая неточность. Убийство было скотское. Но это уже детали, которые никого не интересовали. Под руководством Павлика, я отснял залитое кровью место, где несчастной корове перерезали горло, и где в избытке были разбросаны её коровьи потроха. Рога, хвост и копыта откинули в сторону — не по теме.

Павлик пригласил к себе на уик–энд друзей–милиционеров из райотдела. И, по факту возникновения в Адамовском районе маньяка, было возб У ждено уголовное дело.

Поскольку периодически в посёлке продолжали резать баранов, свиней, быков и прочую живность, то история с Адамовским маньяком приобретала всё более жуткие очертания. Параллельно росло моё мастерство, как оператора. Однажды я исхитрился так отснять убиение курицы, что вместо ассистентки ко мне приехала сама Елена Дмитриевна, руководитель новостной программы. Она лично сообщила мне о том, что рейтинг моих сюжетов достиг рекордных показателей, меня дают сразу после блока информации о Президенте. Мне пришлось на несколько дней приостановить съёмки, устроить небольшие каникулы, потому что Елена Дмитриевна хотела со мной наедине подрепетировать технику стендапа и вообще поработать над моим имиджем. Она привезла с собой несколько джинсовых костюмов, кроссовки, туфли, носки и, зачем–то — трусы. Хотя, у меня ещё не кончились те, которые мне передавала мама.

Елена Дмитриевна (ах! Эта Елена Дмитриевна!) плотно со мной поработала. Распространяться об этом я не буду, так как при этом могут быть затронуты вопросы профессиональной этики. Скажу только, что краткосрочные курсы повышения квалификации сделали своё дело: я похудел, поднаторел в современном телевизионном сленге, хотя, на фиг он тут, в Слюдяном, был мне нужен.

После визита Елены Дмитриевны я усвоил главное: нельзя останавливаться. Телевидение — это постоянное движение вперёд. Да… Елена Дмитриевна… Как она держит шею! Талию!

Да, как ни крути, а части женского тела могут заметно оживить мои сюжеты об ужасном маньяке.

— Наконец то! — сказал Павлик. Наконец–то ты угадал, почувствовал направление, в котором тебе надо работать! Не совсем уж ты и «Москвич» А уже почти «Жигули». Ноль первый.

И он прислал ко мне двух слюдянских девчонок, Люсю и Алмагуль, с которыми предварительно поговорил. И сказал: — Делай с ними, Саша, что хочешь, только не убивай по–настоящему.

Сельские красули вырядились так, будто их прямо сейчас повезут на заграничную панель: губы у одной накрашены жёлтым у другой фиолетовым. Волосы а-ля — «шестой элемент». Юбки короткие настолько, чтобы сверху было видно, какая на трусиках резиночка, а снизу — что они, трусики, в принципе, есть. Груди — поверх лифчиков.

Мне почему–то убить их захотелось сразу. Обеих. Но работа — прежде всего.

Мы поехали на место съёмок. Там ребята из моей съёмочной группы уже свежевали свинью. Кровь — отдельно, кишки отдельно. Поскольку Люся с Алмагулькой были уже практически раздеты, рвать на них платья не пришлось. Ребята изваляли девочек в потрохах, облили кровью. С полчаса над ними пришлось повозиться гримёру. Съёмки сюжетов на первую полосу Оренбургского телевидения стали приобретать всё более затратный характер.

Потом я взял камеру…

После съёмок, Люся и Алмагулька вылезли из зловонной грязи и стали ходить за мной следом и строить глазки. Я думал, что они там, среди потрохов, сдурели, попросил ребят налить девочкам водки. От водки они не отказались, но ходить за мной, воняя, стали ещё с большим усердием. Я их спросил: — А что? — Павлик, Павел Павлович, с вами рассчитался? — Да, — ответили красотки. Но он говорил, что мы с вами должны работать , а вы от нас убегаете… Алмагулька сверху вниз провела руками по ослизлым бёдрам, качнула ими туда–сюда и, многозначительно на меня взглянув, медленно облизала фиолетовые губы. Люся, глядя на меня исподлобья, и улыбаясь, по её понятиям, обольстительно, подразнила пальчиками свои голые мокрые соски.