Андрей Стрельцов - Трамвай и немного странно

– Разве это любовь? Ты эту однокомнатную квартиру называешь «любовь»? Или, может быть, постоянное торчание у кухонной плиты – «любовь»? Или для тебя «любовь» – это необходимость в том, чтобы кто-то стирал и гладил твои рубашки? Это все, по-твоему, «любовь»? Я уже устала от такой «любви»! Я хочу почувствовать себя женщиной! Я детей рожать хочу! А ты мне даже этого дать не хочешь: все чего-то боишься, все на какие-то кризисы в экономике ссылаешься. Я себя в свои 32 года древней старухой чувствую. А ты помнишь, когда дарил мне цветы в последний раз? Или в театр пригласил? Помнишь? Ты сделал так, что теперь вся моя жизнь заключается в этих четырех стенах.

– Еще пол и потолок забыла, – встрял с попыткой поерничать Михаил.

– Молчи! – уже откровенно закричала Валентина.

– Молчи, а то я тебе глаза выцарапаю! Ты и сейчас не хочешь меня понять. Ты даже теперь не желаешь изменить нашу жизнь, чтобы в ней снова появилась настоящая любовь. Ведь ты меня любил. Во всяком случае, пока мы не поженились. Ну, с полгода, может, после этого. А что потом стало? Я сделалась домохозяйкой. Все мои лучшие годы были проведены у плиты!..

– Молчи, или я тебя пришибу! – снова взвилась Валентина, увидев очередную попытку Михаила заговорить. – Я долго молчала. Терпела, ждала и молчала! Но сейчас я выскажу все. Семь лет я была рядом с тобой. Семь лет я ждала, что вот, может быть, завтра ты изменишься и поцелуешь меня, провожая на работу или встречая вечером. Ты даже не в состоянии просто так меня поцеловать. Я от тебя никакого ласкового слова не слышу. Все происходит так, будто после свадьбы я стала твоей вещью, с которой раз в полгода пыль обмахнуть и то много. Ты меня даже ни разу не ревновал. Правильно, как можно ревновать телевизор или шкаф! Ты же меня до их уровня свел.

– Я так больше не могу. Завтра же подам на развод!

Сказав все это, Валентина успокоилась и превратилась из гневной яростной фурии в просто уставшую женщину.

– Хоть скажи, кто он такой? – от чувства необходимости не молчать спросил Мишка.

– Эх, Мишка! – с сожалением произнесла Валентина. – Вместо того, чтобы попытаться меня удержать, ты задаешь какие-то совершенно не важные вопросы. Ну зачем тебе знать, кто он и какой он, если я только что сказала, каким хотела бы видеть тебя?

– А ведь ты его не любишь! Ты ждешь, что я начну тебя отговаривать, просить остаться! – вдруг понял Мишка.

– И что, если не люблю? Стерпится – слюбится. Он – замечательный человек: добрый, ласковый, внимательный. В конце концов он любит меня и видит во мне не вещь, а женщину и человека. А это не так уж и мало.

– Не много же тебе надо!

– Да, немного! Может, и того меньше! Но ты даже и тысячной доли этого не захотел мне дать. А он даст!

– Так уж и даст? А, может, потом догонит и еще поддаст?

– Ох и злой ты, Мишка. Ты же раньше был добрым. А сейчас через свою гордость перешагнуть боишься.

– А может, она у меня да еще совесть чистая и остались?

– Ну хоть бы совесть-то сюда не приплетал! Я ж тебе рогов-то не наставила. Хотя, конечно, могла. Все ждала, когда ты образумишься.

– Вот и спасибочки за признаньице ваше, Валентина свет Анатольевна. Может, мне теперь вам в ноги упасть и благодарить, тапочки целуя, что не изменяли мне?

– Да что с тобой говорить!? – воскликнула в сердцах Валя. – Ты ведь меня слушать не хочешь. Все оскорбления в свой адрес выискиваешь! Гордость свою этим тешишь? Вроде как, вот он я какой хороший и что от них терплю. Мученик! – последнее слово было высказано с такой язвительностью, что Валентине самой сделалось неловко. – Нельзя же так, Мишка! Забудь ты о ней. Попроси меня остаться, и я останусь. И любить тебя все так же буду. Стань хоть на минуту таким, каким был до свадьбы: влюбленным сорванцом, который таскал для меня цветы с клумб.

– Что ж это я тебя уговаривать должен. Ты своей судьбе сама хозяйка. Выбрала себе нового мужа – скатертью дорога. Живите вместе, если так хочется. Я тебе не помеха. Против развода не буду. Все подпишу, что потребуется. Так и знай. Такое мое последнее слово.

– И как я могла жить семь лет вместе с этим человеком?! И любить его… Все! Ни минуты я не задержусь в этом доме. Сейчас же ухожу к Павлу. Вот только позвоню, чтобы встретил. Соберу кое-что и уйду. Не буду я тебя больше обременять.

– Баба с возу – кобыле легче!

– Ну надо же, не удержался, сказал! Уж потерпи еще пять-то минут.

Валентина позвонила куда-то. Перебросилась несколькими фразами с человеком на другом конце провода. Собрала кой-какое свое барахлишко в чемодан и направилась к двери. Все это время Мишкой двигала какая-то ожесточенность. Он никак не мог понять: “Как так? Любит меня, а уходит к другому?” – и поэтому не хотел искать мира.

Уходя, Валентина оглянулась, как бы ожидая, что ее вернут, но столкнувшись с презрительно растерянным взглядом Мишки, только чертыхнулась про себя в его адрес и аккуратно закрыла дверь.

А Мишка остался дома один. Ему все не верилось, что это могло произойти с ним, с Михаилом Федоровичем Фатеевым. Все это как-то не укладывалось в голове. Он сидел и ждал, что вот сейчас Валентина одумается и вернется. И все будет продолжаться по-прежнему.

Но Валентина так и не вернулась.

А сегодня, видя, что с Мишкой творится что-то неладное и что человек находится в таком состоянии, в котором и покалечиться запросто можно, подошел к нему мастер участка и слово за слово выспросил всю Мишкину печаль.

– Ну, что бы я тебе посоветовал… – начал он, теребя свою куцую бороденку, – увидишь ведь ты ее до развода? Так попроси прощения, попроси вернуться. Сам знаешь, что вернется, если так поступишь. Разве это сложно?

– Нет, Митрич, я ее судьбе не помеха. Не буду я за кем-либо бегать и сопли вытирать. Не девчонка, сама знает, чего хочет.

– Глупый ты, Мишка! Глупый и гордый до черезвычайности. А знаешь, когда ты таким стал? Раньше ведь был нормальный мужик, простой, не без прибабахов, но простой. Помнишь, когда тебя в первый раз на доску почета повесили? Сейчас гляжу я на это дело и думаю: поспешили мы тогда. Не созрел ты тогда для почета. Да и до сих пор не созрел. Сразу загордился, зазнался. Уваженья стал к себе требовать чрезмерного, а к другим и обычное забывал проявить. Умней, парень, а то так гордым дураком и помрешь, – сказал это все Митрич, подождал немного, что Мишка ему в ответ скажет, и, ничего не дождавшись, ушел по своим начальственным делам.

“Умней! – думал про себя в это время Михаил. – Уж кто бы говорил, да только не ты, пень трухлявый. Умней! А как надо что-нибудь подсчитать, ты к кому обращаешься? Рацуху двинуть кого просишь? Умней! Много вас умных развелось, специалистов в чужую жизнь вмешиваться и советы ненужные давать! Уж как-нибудь сам разберусь в своей семейной проблеме, без бывших парторгов.”

Читать дальше