Валерий Ледяев - Социология власти. Теория и опыт эмпирического исследования власти в городских сообществах

Эти критерии часто используются и другими исследователями (см., напр.: [Domhoff, 1998: 18–23]).

Было ликвидировано много дешевого жилья, например, в 1955–1970 гг. – около 9 тыс. домов, что очень существенно для сравнительно небольшого Окленда [Hayes, 1972: 102–103].

Бизнес получал выгоду даже в процессе строительства общественного жилья, в том числе через налоговые льготы [Ibid.: 84–85].

«Полиция постоянно защищает интересы местных собственников и одновременно контролирует и ограничивает влияние рабочих и чернокожих» [Ibid.: 40].

Кастельс в тот период времени четко идентифицировал себя в русле марксистской традиции, считая ее своей «интеллектуальной матрицей» [Castells, 1978: 296].

По мнению некоторых комментаторов, здесь Хилл не оригинален, а его типология представляется довольно примитивной на фоне имеющихся немарксистских исследований дифференциации городов [Jaret, 1983: 510].

Ориентация на развитие пригородов была обусловлена и тем обстоятельством, что лидеры бизнеса и политики рассматривали ее как средство предотвращения депрессии, аналогичной депрессии 1930-х годов.

В этом вопросе наблюдается существенное расхождение между марксистскими и «конвенциональными» исследователями, которые считают, что экономический рост в условиях капитализма ведет к нивелированию местных и региональных различий [Berry, Kasarda, 1977: 280]; при этом не все марксисты согласны с тем, что процесс аккумуляции капитала неизбежно ведет к неравномерному развитию территорий [Jaret, 1983: 511].

Здесь Домхофф ссылается на вышеуказанное исследование Кастельса в Париже, цитируя фрагмент, содержащий указание на три основных противоречия, обусловливающих городские социальные движения: между потребительной стоимостью и капиталистической формой обмена, городом как сетью коммуникации и односторонним потоком информации и между свободным самоуправлением территории и авторитарным централизованным государством [Castells, 1983: 326].

Сам Домхофф для объяснения распределения власти в современном городе предпочитает использовать теорию «машин роста».

«Если выступления протеста начались после новой городской политики, марксисты придут к выводу, что имела место каузальная связь между этими процессами, даже если политики категорически ее отвергают» [Pickvance, 1995: 272].

Фактически это признает тот же Домхофф, подвергающий марксистские исследования суровой критике, но отмечающий, что «новая теория («машин роста». – В. Л.) представляет собой творческий синтез лучших идей обоих (марксистской и немарксистской. – В. Л.) школ» [Domhoff, 1986: 73].

Следует иметь в виду, что критика марксизма за его нежелание отказываться от некоторых своих постулатов и инкорпорировать идеи из других теоретических перспектив, может быть, как справедливо отмечает Геддес, отнесена и к самим критикам, не желающим признавать вклад марксизма в развитие теории городской политики [Geddes, 2009: 68].

Непросто подобрать адекватный термин для обозначения английского слова «neighborhood». При всех очевидных минусах данного перевода термин «соседский» мне представляется более соответствующим смыслу английского термина, чем иные возможные варианты («территориальный», «районный» и др.).

Ферман, прожившая всю жизнь в соседствах, интуитивно понимала, что они «имеют значение», потому что являются «центром социальной жизни» и «обеспечивают моральную ткань общества» [Ferman, 1996: х].

О том, как Ферман характеризует суть прогрессивной политики, речь пойдет несколько позднее; в данном случае лишь отметим, что в общем и целом под ней понимается набор политических практик, характерных для городского режима, который К. Стоун [Stone, 1993] назвал «прогрессивным режимом среднего класса».

Ферман не романтизирует соседские движения, подчеркивая, что они могут стать средством реализации частных интересов отдельных групп, способствовать формированию расовых предрассудков и «анклавного сознания» [Ferman, 1996: 11–15].

Сами по себе эти объяснительные ресурсы не являются изобретением Ферман. В частности, идея арены присутствует у Р. Даля и П. Питерсона, институциональный аспект идет от теории организации, а политико-культурный – от Г. Алмонда и др. Так же как Теда Скочпол, которая не «изобрела» государство, а лишь «вернула» его, Ферман «возвратила в экономически-ориентированный анализ три полезных понятия» [Clark, 1997: 225].

Например, в Питтсбурге департамент жилищной политики находился под сильным влиянием гражданской арены, был активно включен в процесс осуществления инновационных программ и поддерживал партнерство с частным сектором, тогда как в Чикаго в условиях доминирования электоральной арены аналогичный департамент являлся объектом патронажа со стороны администрации мэра города [Ferman, 1996: 5, 85-110].

Ферман относит к ним не только партийные структуры, а все социальные институты, являющиеся носителями различных политических идеологий и ориентаций [Ibid.: 154].

Ферман считает, что недостаточное внимание, уделяемое арене (сфере деятельности) при изучении городских режимов, отчасти обусловлено убежденностью многих исследователей в том, что власть всегда концентрируется в руках бизнес-элиты. Сама Ферман полагает, что подобная структура власти имеет место не во всех городских сообществах; при этом интересы бизнеса могут быть успешно реализованы режимом, в котором ведущую роль играют политические элиты (как, например, в Чикаго при мэре Ричарде Дейли). Выделение доминирующей арены дает возможность объяснить данную ситуацию: экономические и политические элиты имеют тенденцию действовать на разных аренах. Недооценка роли арены связана и с тем, что исследования городских режимов обычно ограничивались изучением взаимодействия элит, хотя роль неэлитных групп (соседств, расовых меньшинств и др.) может быть ощутимой, а баланс власти между элитой и неэлитными группами – заметно варьироваться [Ibid.: 5–6].

С I960 г. по 1990 г. население Чикаго сократилось почти на четверть, а Питтсбурга (с 1950 г. по 1990 г.) – почти наполовину.

В Чикаго в 1992 г. было 39 % афроамериканцев, 19,6 % латиноамериканцев, 3,7 % азиатов; 16,9 % населения родилось за границей. В Питтсбурге эти категории населения составили, соответственно, 25,8, 0,9, 1,6 и 4,6 % [Ferman, 1996:21].

Сама по себе расовая композиция не отражала всей сложности демографической ситуации в Чикаго; в каждой расовой общности были представлены различные этносы.