Коллектив авторов - Песенник

Мума могла бы ещё долго жить,
Растить щенков, гонять гусей.
Зачем Герасим стал её топить
В пруду, к стыду России всей?
С тех пор в любой порядочной семье
Всегда жива легенда о Муме.

Живи, но помни, что однажды в дом
К тебе судьба войдёт с метлой,
Тогда скули себе, виляй хвостом
Судьба глуха, как тот немой.
Не зарекайтесь, люди, от чумы,
Сумы, тюрьмы и участи Мумы…

С моим Серегой мы шагаем по Петровке,
По самой бровке, по самой бровке.
Жуем мороженое мы без остановки
В тайге мороженого нам не подают.

То взлет, то посадка,
То снег, то дожди
Сырая палатка
И почты не жди.
Идет молчаливо
В распадок рассвет.
Уходишь — счастливо!
Приходишь — привет!

Идет на взлет по полосе мой друг Серега,
Мой друг Серега, Серега Санин.
Сереге Санину легко под небесами,
Другого парня в пекло не пошлют.

То взлет, то посадка,
То снег, то дожди
Сырая палатка
И почты не жди.
Идет молчаливо
В распадок рассвет.
Уходишь — счастливо!
Приходишь — привет!

Два дня искали мы в тайге капот и крылья,
Два дня искали мы Серегу.
А он чуть-чуть не долетел, совсем немного
Не дотянул он до посадочных огней.

То взлет, то посадка,
То снег, то дожди
Сырая палатка
И почты не жди.
Идет молчаливо
В распадок рассвет.
Уходишь — счастливо!
Приходишь — привет!

И вот с надеждою мы ждем его прилета,
Его прилета скоростного.
Но не слыхать в эфире голоса родного,
Родного голоса, знакомого так всем:

«Иду на посадку,
Включите огни.
Я вижу палатку
И сосны вдали.»
Бредет молчаливо
В распадок рассвет.
Уходишь — счастливо!
Приходишь — привет!

Ой, мороз, мороз,
Не морозь меня,
Не морозь меня,
Моего коня.

Моего коня
Белогривого,
У меня жена,
Ой, ревнивая.

У меня жена,
Ой, красавица,
Ждёт меня домой,
Ждёт печалится.

Я вернусь домой
На закате дня,
Обниму жену,
Напою коня.

Ой, мороз, мороз,
Не морозь меня,
Не морозь меня,
Моего коня.

По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах.

Идёт он густою тайгою,
Где пташки одни лишь поют,
Котёл его сбоку тревожит,
Сухие коты ноги бьют.

На нём рубашонка худая,
И множество разных заплат,
Шапчонка на нём арестанта
И рваный тюремный халат.

Бежал из тюрьмы тёмной ночью,
В тюрьме он за правду страдал.
Идти дальше нет уже мочи —
Пред ним расстилался Байкал.

Бродяга к Байкалу подходит,
Рыбацкую лодку берёт
И грустную песню заводит,
Про Родину что-то поёт.

«Оставил жену молодую
И малых оставил детей,
Теперь я иду наудачу,
Бог знает, увижусь ли с ней!»

Бродяга Байкал переехал,
Навстречу — родимая мать.
«Ах, здравствуй, ах, здравствуй, мамаша,
Здоров ли отец мой да брат?»

«Отец твой давно уж в могиле,
Сырою землёю зарыт,
А брат твой давно уж в Сибири,
Давно кандалами гремит».

«Пойдём же, пойдём, мой сыночек,
Пойдём же в курень наш родной,
Жена там по мужу скучает,
И плачут детишки гурьбой».

Живет моя отрада
В высоком терему,
А в терем тот высокий
Нет хода никому.

Я знаю: у красотки
Есть сторож у крыльца,
Но он не загородит
Дороги молодца.

Войду я к милой в терем
И брошусь в ноги к ней!
Была бы только ночка
Сегодня потемней.

Была бы только ночка,
Да ночка потемней,
Была бы только тройка,
Да тройка порезвей!

Раз в московском кабаке сидели,
Пашка Лавренёв туда попал,
И когда порядком окосели
Он нас на Саян завербовал.

В края далёкие,
Гольцы высокие,
На тропы те, где дохнут рысаки.
Без вин, без курева,
Житья культурного —
Почто забрал, начальник, отпусти!

Нам авансы крупные вручили,
Пожелали доброго пути.
В самолёт с пол-литрой посадили
И сказали: «Чёрт с тобой, лети!»

В края далёкие,
Гольцы высокие,
На тропы те, где дохнут рысаки.
Без вин, без курева,
Житья культурного —
Почто забрал, начальник, отпусти!

За неделю выпили всю водку,
Наступил голодный рацион.
И тогда вливать мы стали в глотку
Керосин, бензин, одеколон.

Края сердитые,
Сидим небритые,
Сидим в палатке грязной и сырой
Без вин, без курева,
Житья культурного,
Так далеки от женщин и пивной.

В нашей жизни серо-бестолковой
Часто просто нечего терять.
Жизнь прошита ниткою суровой
А в конце сургучная печать.

И ходим пьяные
Через Саяны мы
По тропам тем, где гибнут рысаки.
Без вин, без курева,
Житья культурного —
Почто забрал, начальник, отпусти!

Мы это дело разом увидали,
Как роты две поднялись из земли,
И рукава по локоть закатали,
И к нам с Виталий Палычем пошли.

А солнце жарит, чтоб оно пропало,
Но нет уже судьбы у нас другой,
И я шепчу: «Постой, Виталий Палыч,
Постой, подпустим ближе, дорогой».

И тихо в мире, только временами
Травиночка в прицеле задрожит,
Кусочек леса редкого за нами,
А дальше — поле, Родина лежит,

И солнце жарит, чтоб оно пропало,
Но нет уже судьбы у нас другой,
И я шепчу: «Постой, Виталий Палыч,
Постой, подпустим ближе, дорогой».

Окопчик наш — последняя квартира,
Другой не будет, видно, нам дано.
И черные проклятые мундиры
Подходят, как в замедленном Кино.

И солнце жарит, чтоб оно пропало,
Но нет уже судьбы у нас другой,
И я кричу: «Давай, Виталий Палыч!
Давай на всю катушку, дорогой!»

…Мои года, как поезда, проходят,
Но прихожу туда хоть раз в году,
Где пахота заботливо обходит
Печальную фанерную звезду,

Где солнце жарит, чтоб оно пропало,
Где не было судьбы у нас другой.
И я шепчу: «Прости, Виталий Палыч,
Прости мне, что я выжил дорогой».

Белый аист летит,
Над белёсым полесьем летит.
Белорусский мотив
В песне вереска, в песне ракит.
Все земля приняла
И заботу, и ласку, и пламя,
Полыхал над землёй
Небосвод, как багровое знамя.