Коллектив авторов - Песенник

Никуда, никуда нельзя укрыться нам,
Но откладывать жизнь никак нельзя.
Никуда, никуда, но знай, что где-то там
Кто-то ищет тебя среди дождя.

Получил завмагазина
Триста метров крепдешина,
Был он жуткий жулик и прохвост.
Сорок метров раздарил он,
Тридцать метров разбазарил,
Остальное все домой принес.

И жена сказала: «Милый,
Как же без подсобной силы
Ты такую тяжесть приволок?
Для чего принес все сразу?
Разделил бы на два раза,
Мой неутомимый мотылек.»

Эх, мотылек, ох, мотылек,
Всему приходит срок.
На земле ничто не вечно,
Спросят у тебя, конечно,
Чист или не чист.
Так что берегись
И, пока не поздно, оглянись.

Мой сосед по коридору
Часто затевает ссоры:
«Я до вас, ох, я до вас до всех дойду,
Вы ж тогда на печке спали,
Когда мы Варшаву брали
В над-над-надцатом году.

И вообще меня не троньте,
У меня жена на фронте,
Я считаюсь фронтовичный муж.»
Если есть у вас квартира,
Если есть у вас задира,
То, не грех, напомните ему:

Эх, мотылек, ох, мотылек,
Всему приходит срок.
На земле ничто не вечно,
Спросят у тебя, конечно,
Чист или не чист.
Так что берегись
И, пока не поздно, оглянись.

Шагают бараны в ряд,
Бьют барабаны…
Кожу для них дают
Сами бараны!

Меня учили в школе
Закону: твое — не мое! —
Когда я всему научился,
Я понял, что это — не все!

У одних был сытный завтрак,
Другие кусали кулак…
Вот так я впервые усвоил
Понятие: классовый враг.

Потом порешило начальство:
Республику создадут! —
Где каждый свободен и счастлив,
Тучен он или худ.

Тогда голодный и бедный
Очень возликовал, —
Но толстопузый и сытый
Тоже не унывал…

Шагают бараны в ряд,
Бьют барабаны…
Кожу для них дают
Те же бараны!

На маленьком плоту сквозь бури, дождь и грозы.
Взяв только сны и грезы, и детскую мечту.
Я тихо уплыву лишь в дом проникнет полночь,
Чтоб рифмами наполнить мир в котором я живу.

Ну и пусть будет нелегким мой путь,
Тянут ко дну боль и грусть, прежних ошибок груз,
Но мой плот, свитый из песен и слов,
Всем моим бедам назло вовсе не так уж плох.

Я не от тех бегу, кто беды мне пророчит.
Им и сытней и проще на твердом берегу.
Им не дано понять, что вдруг со мною стало,
Что вдаль меня позвало, успокоит что меня.

Ну и пусть будет нелегким мой путь,
Тянут ко дну боль и грусть, прежних ошибок груз,
Но мой плот свитый из песен и слов,
Всем моим бедам назло вовсе не так уж плох.

Нить в прошлое порву, и дальше будь, что будет.
Из монотонных будней я тихо уплыву
На маленьком плоту лишь в дом проникнет полночь,
Мир новых красок полный я быть может обрету.

Ну и пусть будет нелегким мой путь,
Тянут ко дну боль и грусть, прежних ошибок груз,
Но мой плот свитый из песен и слов,
Всем моим бедам назло вовсе не так уж плох.

Мой маленький плот свитый из песен и слов,
Всем моим бедам назло вовсе не так уж плох.

Была весна, весна красна.
Однажды вышел прогуляться я по саду,
Гляжу — она, гляжу — она сидить одна,
Платочек чёрный нервно комкает с досадой.

Я подошёл к ней, речь завёл, и ей сказал,
«Не разрешите ль мне в пару с Вами прогуляться?»
Она в ответ сказала: «Нет, уйди нахал!
И не мешайте мне другого дожидаться!»

А соловей — «Чирик-чих-чих!» —
Среди ветвей — «Чирик-чих-чих!» —
Мерзавец, трелью он весёлой заливался,
Всех чаровал!.. Какой нахал!
Как будто тоже он ни разу не влюблялся!

Вдруг — Божий страх! — стоит в кустах,
Стоит огромная здоровая детина,
Стоит, как пень, в плечах — сажень,
В руках — огромная еловая дубина!

И в тот же миг, и в тот же миг я поднял крик,
По голове меня дубиной он ударил,
Костюмчик снял, костюмчик снял — какой нахал! —
И в чём мамаша родила, меня оставил.

А соловей — «Чирих-чих-чих!» —
Среди ветвей — «Чирик-чих-чих!» —
Мерзавец, трелию весёлой заливался!
Всех чаровал — «Чирих-чих-чих!» — какой нахал!
Как будто в жизни он ни разу не влюблялся!

Не стану врать: я лёг в кровать,
И зарыдал я, как ребёнок после порки!
С тех пор, друзья, трель соловья
На нерьвы действует, как порция касторки!

А соловей — «Чирик-чик-чик!» —
Среди ветвей — «Чирик-чих-чих!» —
Мерзавец, трелию весёлой заливался,
Всех чаровал… Какой нахал!
Как будто тоже он касторки обожрался!

Мы у Васи в кочегарке
чифирили каждый день.
Я — блондин, я — парень маркий,
каждый день мне мыться лень.
И сказал тогда Володя:
— Ты на улицу иди
и умойся на природе —
ведь не зря идут дожди!

И ответил я Володе:
— Ты подстрижен, как лопух,
и одет ты не по моде,
дегустатор бормотух!
И вообще, в твоих галошах,
а когда ты пьешь — вдвойне,
ходит дядя нехороший
ко второй твоей жене.

В разговор тут встрял Валера —
был моложе он всех нас:
— Если хочешь, для примера
я продам твой синий глаз.
Я сказал ему: — Валера!
Как подруг твоих мне жаль,
что за гробом кавалера
понесут свою печаль.

Я башку его лопатой
зацепил — и ничего.
Быть Валерочке богатым —
не узнали мы его.
Он лежал совсем негромко,
подниматься не хотел…
Тут Володю слишком ломкой
деревяшкой я огрел.

Деревяшка поломалась.
Вова взял огромный лом,
зацепил меня он малость
(только скрытый перелом)…
Я ударился об угол,
полчаса лежал без сил,
тут к виску мне Вася уголь
непотухший приложил,

А Володю сунул в печку
охладить немного чтоб,
и Володино сердечко
запросилось сразу в гроб.
Тут Валера встал и в силе
Васю шмякнул визави…
А потом мы чифирили
и пели песни о любви.

«Черный ворон, что ты вьешься
Над моею головой?
Ты добычи не дождешься,
Черный ворон, я не твой».

Под ракитою зеленой
Казак раненый лежал,
Он, стрелою прободенный,
Крест свой медный целовал.

Кровь лилась из черной раны
На истоптанный песок,
А над ним кружился ворон,
Чуя лакомый кусок.

«Что ж ты когти распускаешь
Над моею головой,
Иль добычу себе чаешь,
Я ж казак еще живой.