Конрад Мейер - Амулет

Ютиконец улыбнулся своей собственной шутке и остановился со словами:

— Здесь граница моего виноградника, — этим выражением он обозначал свою общину. — После моих рассказов ты все так же настроен идти к генералу, Пфаненштиль? Ты и вправду намерен совершить эту глупость?

— Я хочу теперь поискать немножко счастья с помощью глупости, мудрость до сих пор не приносила мне ничего хорошего, — возразил Пфаненштиль и попрощался со своим товарищем.

Некоторое время спустя влюбленный и отчаявшийся Пфаненштиль сидел в длинном и узком челне; молодой лодочник направлял судно через озеро едва заметными взмахами весел.

Молчаливые дубы отбрасывали вечерние тени на подернутую рябью воду. Лодочник, которого звали Блелинг, человек серьезный, с правильными чертами лица, хранил молчание. Все озеро вдоль и поперек было усеяно судами с надувшимися парусами; была суббота, день базара в городе, суда возвращались оттуда.

Дом генерала приближался, уже виднелся его фасад. Прочно выстроенное, но легкое и стройное здание нисколько не походило на обычные в этой местности постройки с крутыми крышами.

— А вон там каморка турчанки, — вдруг вымолвил молчаливый Блелинг, веслом показывая на южный выступ дома.

— Турчанки? — недоуменно переспросил Пфаненштиль.

— Ну да, турчанки. Вертмюллер привез ее с Востока. Я ее не раз видел. Красивая женщина! У нее золотая шапочка на длинных распущенных волосах; обыкновенно, когда я проплываю мимо, она прикладывает палец к губам, будто подзывает меня свистом… Но сейчас ее не видно в окне.

Вдруг протяжный крик раздался с берега:

— Блелинг! Собачий сы-ы-ын!

Вспыльчивый лодочник ударил веслами по воде так, что Пфаненштиля обдало тучей брызг.

— С тех пор как Вертмюллер снова в наших краях, этот его проклятый черномазый вовсю развлекается с рупором генерала. В прошлое воскресенье в трактире «Лев» его так напоили, что он валялся под столом. Потом этот трубочист ругается в рупор, так что слышно на несколько миль в окружности. Но завтра — я готов присягнуть — он снова будет с нами сидеть в кабаке. Скажи, пожалуйста, откуда мавр мог взять это ругательство? Здесь тоже грубо выражаются, но только совсем иначе.

— Вероятно, это генерал ругает его такими словами, — ответил смущенно Пфаненштиль.

— Да, так и есть, сударь, — подтвердил парень. — Вертмюллер заносит сюда к нам чужие немецкие слова, предатель! Но я не допущу, чтобы на этом озере меня обзывали, клянусь, что не допущу!

Блелинг повернул без околичностей лодку и быстрыми сильными взмахами весел снова выплыл на середину озера.

— Что это на вас нашло, любезный друг? Заклинаю вас!.. — заволновался Пфаненштиль. — Мне необходимо попасть на тот берег. Возьмите с меня двойную плату…

Но деньги оказались бессильны перед лицом негодования, и Пфаненштиль вынужден был прибегнуть к просьбам и мольбам. С трудом он упросил оскорбленного лодочника, чтобы тот все-таки переправил его.

— Только для вас, — сказал парень и довез Пфаненштиля до южной бухты, сделав огромный крюк вокруг всего полуострова.

Там лодочник высадил его на берег, и челнок поплыл прочь по лазурной глади озера.

Итак, Пфаненштиль высадился подобно беглецу под сенью дубов. Узкая тропинка вела в полумрак; он не замедлил пойти по ней, спеша по шуршащей листве к близкому просвету. То, как он попал в чужие владения, казалось ему дурным сном, и он все ускорял шаг; но в то же время им двигала и дремлющая в каждом человеческом сердце любовь к приключениям.

Вскоре он достиг просвета, оказавшегося всего лишь мшистой прогалиной. Испуганная белка перепрыгнула через голову Пфаненштиля на низко свешивавшуюся ветвь. Далее тропинка шла через заросли до крутого поворота, за которым молодой человек увидел перед собой виллу на расстоянии всего лишь нескольких шагов.

Но шаги эти дались ему нелегко: он ведь был по натуре робким и стеснительным человеком, а генерал слыл не самым гостеприимным хозяином. Вот почему Пфаненштиль и остановился в нерешительности за деревом на опушке — дубом с очень мощным стволом. Но то, что он увидел из своей засады, носило характер вполне идиллической картины, не способной его напугать.

Генерал мирно беседовал со своим соседом Крахгальдером на широко раскинувшейся и доступной всем ветрам веранде с шестью высокими колоннами. Крахгальдера Пфаненштиль во время своего викариата каждое воскресенье видел в числе прочих церковных старшин Ютикона, восседающих близ алтаря, — все это были люди, известные ему не хуже двенадцати апостолов.

Вертмюллер сидел верхом на стуле, опершись локтями на спинку. В профиль резко обрисовывались его орлиный нос и выдающийся вперед подбородок; красивое же лицо старика Крахгальдера носило, напротив, отпечаток необыкновенной мягкости.

— Надо же было так случиться, — гнусавил старик назидательным тоном, — что мы с вами в одни и те же дни решили составить завещание на случай смерти. Я не делаю из этого тайны; три фунта я оставляю для обновления крыши на колокольне.

— И я не желаю ударить лицом в грязь, — заявил генерал, — и назначу в моем завещании ровно столько же на позолоту нашего флюгерного петуха — птице не стыдно будет сидеть на своем насесте.

Крахгальдер в раздумье отхлебнул вина из стоявшего перед ним стакана и произнес:

— Да, вас не назовешь ревностным прихожанином, но вы человек общественно полезный. Знайте, община возлагает на вас надежды.

— Какие же такие надежды? — полюбопытствовал генерал.

— Вы действительно хотите это знать? Вы не рассердитесь?

— Нет, нисколько.

Крахгальдер помолчал, а затем спросил:

— Быть может, вам было бы удобнее поговорить об этом в другое время?

— Нет другого времени, кроме настоящего. Пользуйтесь же им!

— Вы оставили бы по себе прекрасную память, генерал…

— Я не умаляю значения посмертной славы, — ответил генерал.

Крахгальдер, видя чудака в таком веселом настроении, счел этот момент самым подходящим для того, чтобы выразить заветное желание ютиконцев.

— Ваш лес у Волчьей тропы, господин Вертмюллер… — начал он неуверенно.

Генерал внезапно нахмурился, и старому крестьянину показалось, что надвигается грозовая туча.

— … врезается клином…

— Во что врезается клином? — резко спросил генерал.

Крахгальдер стал соображать, продолжить ли ему наступление или повернуть назад. Он все же решился на первое:

— В наш общинный лес…

Тут генерал одним прыжком вскочил со стула, схватил его за ножку, поднял в воздух и занял боевую позицию.

— Значит, ютиконцы хотят ограбить меня? — закричал он яростно. — Я попал в руки разбойников? — Затем он продолжал уже спокойнее, опустив свое деревянное оружие: — Пустые разговоры, Крахгальдер! Пусть люди выбросят это из головы.