Конрад Мейер - Амулет

Пфаненштиль находился в странном положении: он не мог разделить точку зрения Вертмюллера, так как смутно чувствовал, что подобная свобода от предрассудков ниспровергает весь принятый порядок вещей, а он привык относиться к нему с почтением даже в тех случаях, когда это ему вредило.

Но Вертмюллер и не ждал ответа или согласия: он поднялся и пошел с пистолетами в руках навстречу высокой и стройной девушке, которая появилась со стороны дороги, соединяющей полуостров с материком. Генерал услышал ее легкие быстрые шаги.

— Добрый вечер, крестница! — воскликнул Вертмюллер, и его серые глаза засияли.

Но девушка смотрела на него, нахмурившись, до тех пор, пока он не убрал оба пистолета, очевидно, ее раздражавшие, в карманы своего сюртука.

— У меня гость, Рахель. Позволь тебе представить моего молодого друга Пфаненштиля.

Девушка подошла ближе, а Пфаненштиль неловко встал со своего стула. Она старалась побороть смущение, но краска залила ее лицо до самых корней пышных каштановых волос. Пфаненштиль потупил глаза, как будто решил не смотреть ни на одно существо женского пола, но затем не выдержал и поднял их с выражением такого глубокого и лучезарного счастья, а карие глаза девушки так тепло глядели на него, что даже сам старик насмешник не мог не порадоваться искреннему влечению двух невинных человеческих сердец.

Как ни странно, он даже не попытался подшучивать над ними, чтобы усилить их замешательство. Порой, просто созерцая истинное чувство, мы переносимся из мира фальши и притворства в другой мир, чистый и искренний, где нет места насмешкам. Правда, генерал не стал бы долго молчать, но умная девушка вовремя обратилась к нему:

— Мне надо с вами поговорить, крестный. Я буду ждать вас на второй скамье у озера.

С этими словами она поклонилась Пфаненштилю и исчезла. Генерал взял своего гостя за руку и отвел его в свою библиотеку, три полукруглых окна которой выходили на водную гладь.

— Будьте спокойны, — сказал он, — я не стану говорить о вас ничего дурного. А пока отдохните. Вы любите книги? Здесь вы найдете поэтов нашего столетия.

Генерал указал на стеклянный шкаф и вышел из зала. Перед Пфаненштилем выстроились блестящими рядами французы, итальянцы, испанцы и даже некоторые англичане, собранные в одном месте сокровища ума, фантазии и благозвучия. Вертмюллер, человек, без сомнения, образованный, покачал бы недоверчиво головой, если бы кто-нибудь заметил ему, что здесь не хватает одного великого поэта. Всесторонне начитанный генерал никогда даже не слышал имени Вильяма Шекспира.

Пфаненштиль не притрагивался к книгам: его влюбленное сердце и без того было полно поэзии.

Генерал пошел по тропинке вдоль берега озера. Вскоре он увидел Рахель. Она сидела на каменной скамье; ее тонкий профиль выделялся на фоне водной глади, подернутой вечерними сумерками. Искреннее и глубокое огорчение запечатлелось на милом и решительном лице.

— О чем это ты размышляешь? — обратился к ней генерал.

Она ответила, не поднимаясь с места:

— Я вами недовольна, крестный.

Генерал, скрестив руки, спросил:

— Чем же я прогневал вашу милость?

Рахель взглянула на него с укоризной.

— Вы еще спрашиваете, крестный? Право, вы дурно поступаете с моим отцом, а ведь он вам ничего плохого не сделал. Вы снова взялись за старое в прошлое воскресенье! По вашему наущению и на вашей части озера он опять занимался пальбой весь день начиная с полудня. Что за зрелище! Трепыхающиеся подбитые утки, мальчишки, шлепающие по болоту за добычей, отец в высоких сапогах, а в качестве публики — вся деревня.

— Народ оценил удачные выстрелы, — бросил Вертмюллер.

— Крестный! — Девушка вскочила с места, дрожа от негодования. — До сих пор я думала, что, несмотря на иные ваши причуды, у вас доброе сердце, но теперь я начинаю всерьез сомневаться в этом. Я считала вас, — прибавила она немного мягче, — своего рода Рюбецалем… [3] Рюбецаль — в германской мифологии горный дух; являлся людям в образе серого монаха, хорошим помогал, плохих сбивал с пути, заманивал в пропасть.

— Тем Рюбецалем, которого порой забавляет делать добро и который, делая добро, забавляется?

— Вроде того. Но от вас благодеяний не дождешься. Вы когда-нибудь погубите отца. Если бы наши ютиконцы не были такими добрыми людьми и не прикрывали, как могут, своего пастора, то на него уже давно бы подали жалобу в Цюрихе. И поделом: ибо священник, у которого во сне и наяву нет других мыслей, кроме охоты, возмущает всякую христианскую душу. С годами все только усугубляется: на днях, когда доложили о приходе господина декана и одновременно посыльный привез отцу из города только что купленное охотничье ружье, мне пришлось отобрать у него это оружие и запереть его в своем платяном шкафу, не то бы он еще — ужасная мысль! — взял почтенного господина декана на прицел! Вы смеетесь, крестный? Вы отвратительны! Я могу возненавидеть вас за то, что вы хорошо знаете его слабости, но вместо того, чтобы сдерживать, только раззадориваете его! Он, не ровен час, взойдет как-нибудь на кафедру с заряженным оружием… Я радовалась вашему приезду, а теперь спрашиваю: скоро ли вы уедете, крестный?

— Взойдет на кафедру с заряженным оружием? — повторил Вертмюллер, пораженный, казалось, этой мыслью. — Пустяки, крестница! Я хочу доставить старику удовольствие. Знаешь что? Я приду завтра к вам в церковь. Тогда твоего отца будут еще больше уважать.

Рахель, казалось, была не в особенном восторге от этого намерения.

— Крестный, — сказала она, — вы давали обет заботиться о моем земном и небесном спасении; что до последнего, то тут вы мало что можете для меня сделать, так как в этом отношении у вас у самого дело обстоит плохо. Но разве это достаточный повод губить и мою земную жизнь? Вам бы подумать о том, как сделать меня на этом свете счастливой, а вы, наоборот, только приносите мне несчастье.

У нее выступили слезы на глазах.

— Что ж, дорогая крестница, — ответил генерал, — я горный дух, и ты можешь требовать от меня исполнения трех своих желаний.

— В таком случае, — сказала девушка, вытирая слезы и отвечая шуткой на шутку, — во-первых, вылечите отца от его не соответствующей сану любви к охоте.

— Невозможно, она у него в крови, он ведь Вертмюллер. Но я могу сделать так, что эта любовь будет безобидной… Во-вторых?

— Во-вторых… — Рахель замялась.

— Позволь мне сказать за тебя, девочка: дайте полковнику Лео Кильхшпергеру отпуск для того, чтобы он мог жениться…

— Нет! — живо ответила Рахель.

— Он превосходный кавалер.

— Возможно, однако ему свойственно многое такое, от чего я желала бы отказаться.