Елена Азарова - Как карта ляжет [антология]

Алёна Иванкова

«Они за нами следят!

Они видели тебя голым.

Они слышали твои тайны.

Оглянись…»

– Послушай, они сбрендили. Ты только послушай, – возмущалась пятиэтажка по кличке Дюжина.

– Да не слышу я твоих людей. НЕ СЛЫ-ШУ. У меня тут свой галдёж сторис, – гаркнул ей дом, что стоял по улице Тучина 13.

– Ну Туч. Она бросила двухлетнюю малышку, – уже обиженно протянула сердобольная.

– И что? Это же человеческий детёныш, а не твой. Чего распереживалась? – посмотрел Туч на неё окнами, полными безразличия.

– Она целую неделю одна, в пустой квартире. Представляешь, обоями питается. Я так и так стараюсь усилить шум её проползов да пробегов, чтобы соседи услыхали. А они, походу, оглохли. Но и малышка совсем некрикливая попалась. Подойдёт с чашечкой к унитазу, попьёт оттуда воды и дальше конструктор собирать. – чуть ли не рыдая рассказывала Дюжина, у которой пробудился материнский инстинкт.

– У меня в доме вообще происходит что-то странное, – влез в их разговор Неб. Он получил своё имя за почти небоскрёбный рост и стремление к неизведанному.

– Рассказывай, не томи, – заинтересовался Туч.

– Парень из тридцать второй по дому ходит в маске и резиновых перчатках. Ещё б скафандр надел. Дверь фигнёй пшикает, а она пятнами покрывается. Аллергия у неё на это средство. Фыркает постоянно, чихает, а до него лишь скрипы и шорохи доносятся. Бесит он её, пальцы ему прижать пытается. Ещё и мусор постоянно выносит, огромными пакетами. Прям огромными. Где он его берет? Ума не приложу, – увлечённо рассказывал Неб, не заметив, что Дюжина обиделась и совсем не слушает.

– О, на тему мусора. У меня тоже есть какой-то прибацнутый тип. Такой весь интеллигент, в очочках, а мусор выбрасывает прям в окно. Хотя мне его жаль, он так бедно живёт. Но почему в окно? Он же на первом живёт. Непонятно.

Общительный этот народ – дома. Наслушаются дрязг, склок и давай кирпичики перемывать. Ни рта, ни ушей нет. Как же их услышать? Как поговорить?

Язык чувств и переживаний господствует в мире. А люди эмоционально оглохли. Жадность и меркантильность откатили их уровень назад, поделив на расы. Чтоб не перегрызлись.

Каждый живёт по-своему. Люди думают, что предметы их не понимают. Предметы понимают, но считают, что лучше жить в неведении. Вот вам рамки мироздания, во всей своей красе.

Наши три дома скромно стоят на окраине. Такой себе бермудский треугольник. Никакой светской жизни тебе – вся канула в лету, одни бытовые вопросы. Кто во сколько пришел, что сказал, почему орал. Вечный сериал.

Дюжина насупилась, от обиды надув окна: «Ну, что же делать? Как спасти ребёнка? Почему они не понимают, что это важно? О, идея! А если я напрягусь и прорву трубы? Неприятно, конечно, но девочка останется жива и здорова».

Дюжина надулась еще сильнее, только теперь от напряжения. Создавалось впечатление, что дом сейчас, как новогодняя хлопушка, выстрелит кирпичами. Надо прорвать трубу ровно под квартирой девчушки, но так, чтоб её не затопило.

Труба громко свистела:

– Не буду! Не буду и всё тут. Не собираюсь я лопаться. Это же потом абы как залатают и останется только плакать от горя. Кап-кап, кап-кап.

– Придётся, дорогуша! Не спорь, там ребенок. Лопайся, где положено, и жди сантехврачей, – пятиэтажка в строгости держала своих подчинённых.

– Нет! – свободолюбивая труба продолжала оказывать сопротивление.

– Заставлю, я сказала. Захотелось вечно в засорах стоять? Так-то я тебе помогаю, а тут могу и промолчать, – поставила Дюжина свою сантехчасть на место.

– Ладно, лопаюсь.

Пшиккккк. Вода вырвалась наружу и давай знакомиться со всеми щелями.

– Здравствуйте. Здравствуйте. Можно пройти? Посторонитесь, – спешила жидкость на встречу к неизведанному.

Когда щели пропускали непрошенную гостью, они тихо бубнили себе в бетон, который предательски увлекался прозрачной красоткой.

– Я ухожу! – сыпучим басом констатировал предатель.

– Ну и вали отсюда, – фыркнули щели.

– Ах так, мы не останемся друзьями, – прошипел Серый и вырвался на голову бабы Веры, что скворчала на кухне кастрюльками.

Её перекособоченное лицо дом запомнит на века. Рыжий ёжик на голове превратился в мокро-грязного ежа, передник-тюльпан опустил свои увядшие лепестки. Непонятная жижа вырвала ее из размеренного выходного. Настроение испортилось, обонятельное наслаждение от ароматного ужина тоже.

Ещё и в розовом потолке пробоины, гармонирующие с потёками, превратили шикарную плитку в серо-буро-малиновое безобразие. Этоне может не бесить.

Борщ, сладко благоухавший огородными овощами, поделил первенство с вонью застоявшейся слизи и сырости. Та прорвала воздушный барьер, замулив каждую ароматную нотку. Переполненная впечатлениями Вера заорала мощнее сирены.

– Ивашшшшш,

– Что, дорогая? – муж примчался по первому зову.

Бабу Веру в их семье ценили и уважали. Она сорок лет проработала научным сотрудником лаборатории. Всех детей одела, выучила, кстати, тоже на научных сотрудников. И даже у неё вёлся журнал семейных достижений. Всё учтено. Вложили столько, получили столько. Рассчитано до копейки, до минутки, до самого маленького дельца.

И тут ей, великому научному сотруднику, что всех переучила, на голову вылилось говно…

– Иваша, что это за говно? Это ты опять что-то нахимичил, кода люстру чинил, – посыпались её стандартные обвинения.

– Веруш, причём тут электрика к сантехнике? – развёл руками Иван.

– Это ты должен знать! – топнула ногой разгневанная бабулька, готовая рвать и метать.

– Дорогая, наверное, это соседи нас подтопили, – успокаивал её муж.

– Так пойди разберись. Чего стоишь?

Иваша зашаркал своими прохоженными тапочками. Веруша ему купила новые, ещё два года назад, но он пока эти не исходит под ноль, новые не наденет. Чего добру пропадать?

В квартире возмутились даже кастрюльки. Варева закипятились и перелились, начав источать препротивнейший запах жаренного борща. Амбре горелой свёклы и капусты сроднилось с поверхностью электропечи. Она вскоре тоже взбунтуется.

Веруша уловила носом вонь и принялась покрывать возмущениями всё того же Ивана. Во всём он виноват, ну во всём. Все смертные грехи – его рук дело.

А Иваш барабанил в металлическую дверь нерадивых соседей. Что есть мочи внушал им страх расправы. Он-то не знал, что там ползает маленькая девочка. Ему пришло в голову, что виновники нашкодили и тихушничают.

– Сейчас милицию вызову! Я не шучу! – срывался Иван на закрытую дверь, ведь жене трудно возразить.