Мартти Ларни - Современная финская новелла

У всякого времени свои песни. Если дело идет к социализму, как утверждает директор банка, то у них очень даже ловко все получается. Деревья пускай валятся, они во имя отечества падают, а коммунистам и всяким социалистам пускай достанется что останется. Лес — на землю, деньги — в оборот, и вся недолга.

Однажды в субботу арендатор принес с собой в сауну бутылку с какой-то прозрачной жидкостью. Товар оказался хорошим. Весельчак, Забавник и Трезвенник дружно сидели вместе с арендатором на скамье в сауне, потягивали божественную влагу и горланили похабные песни. Арендатор не пел. Когда бутылка обошла очередной круг, он рассказал, как однажды ночью на фронте противник собрал прямо под носом у финских часовых все финские мины, сложил их аккуратными кучками перед пулеметными расчетами и громко предупредил по радио: оставьте, мол, ребята, здесь всю тяжелую поклажу, а то как бы она в спешке штаны не запачкала. Так оно и вышло. Ребята показали мировой класс в беге на домашнюю дистанцию, вот что.

На это Забавник добродушно заметил: кто же, гляди-ка, тебе щенят наделал, коли ты семь лет в армии проветривался? Арендатор отхлебнул из бутылки и заверил, что, во всяком случае, не немец. И что его баба — человек принципа, она может допустить других финнов, но нацистов — никогда.

Весельчак и Забавник одобрили такой патриотизм. Когда бутылка опустела, арендатор вытащил из мешка вторую. И тут на скамье в сауне, словно само собой, между святой троицей с Кривого озера и их арендатором Вейкко Хэнниненом родилось новое соглашение. Сырье взялись поставлять хозяева, арендатор отвечал за качество производимого продукта, а все остатки от домашнего потребления решено было продавать верным людям. На вознаграждении арендатор не настаивал. «Как-нибудь сочтемся», — кивнул он, сморщив в некотором подобии улыбки свою обезьянью физиономию. «Сочтемся, черт побери», — заорали Весельчак и Забавник, осушая бутылку. Арендатор достал третью.

— Пшел глубже, — сказал Забавник, толкая арендатора палкой. — Небось вспомнишь, куда спрятал деньги и остатки самогона.

Арендатор стоял уже по горло в ледяной ноябрьской воде. Зубы у него стучали, он пытался их стиснуть, но скулы свело, и зубы неудержимо отбивали дробь.

Весельчак вытащил из кармана бутылку. Святая троица приложилась к ней, осклабилась и крякнула по старинному финскому обычаю. Сильное течение, образующееся на пороге, толкнуло арендатора. Он попытался осторожно передвинуться на более мелкое место. Забавник еще раз хлебнул из бутылки, обтер рот тыльной стороной руки и снова ткнул палкой в грудь Хэннинена.

— Ну, ну, куда лезешь, — сказал он и не засмеялся, а словно закудахтал. — Сколько добра у нас упер, можешь разок и слюнки поглотать. Вот вспомнишь, где наши денежки схоронил — тогда милости просим в компанию. Мы люди не злопамятные, мстить не станем. Только наше назад положь.

— А то и из задницы вытащим, — самодовольно пригрозил Трезвенник.

Весельчак начал нервничать. По его мнению, Хэннинена наказали уже достаточно. Вдруг этот чертов сын возьмет да и расскажет ленсману? [10] Начальник полиции небольшого административного района в сельской местности. Тогда всем, кроме Трезвенника, тюрьмы не миновать. И выпустят из нее не скоро. Выйдешь — родных мест не узнаешь, новый лес успеет вырасти. А может, все-таки не скажет? Он столько денег да самогону припрятал, что ему теперь долго и делать ничего не надо — лежи да плюй в потолок.

Обидно. Из нашего леса, в нашем котле, на наших дровах и в нашем лесу. Этот негодяй распродал самогон, сваренный из нашей крови, нашей собственности, нашего капитала — и спрятал наши денежки. А теперь знай себе посмеивается. Только вдруг он все-таки расскажет? Милое дело — свобода, особенно в такие хорошие годы. Упустишь их — когда еще насладишься плодами своих трудов? Теперь не время в тюрьме сидеть, жизнь-то коротка, и минуту жалко потерять. И так смерть подстерегает, не говоря уже о социализме. Голытьба чувствует свою силу. Близится час тружеников, красные, того и гляди, восстанут.

— Пошли, — сказал Весельчак и еще раз пустил бутылку по кругу.

— Что ты из нашей кучи навоз продавал — мы простим, — решил Забавник с горечью. — Мы и то простим, что ты летом на нашем берегу круглые да гладкие булыжники собирал, которых нигде больше не найдешь, и загонял их потом дачникам для каменок в саунах. И что своих щенят на нашей таратайке с резиновыми шинами в школу и из школы возил — тоже простим. А вот что столько денежек за самогон прикарманил и остатки самогона — этого не простим. Нет, не простим. Ты чего же — совсем совесть потерял? Не умеешь чужое добро от своего отличить? А мы на тебя еще надеялись. Черт побери, вот ведь ворюга попался. Разбойник. Нашего парня наследство спер.

Сидящий на корточках Трезвенник поднял голову. Глаза у него помутнели, с нижней губы стекала вязкая слюна. Он был готов.

— Пихни его в воду, — едва ворочая языком, посоветовал он отцу.

Тот хотел плюнуть в арендатора, но плевок попал в воду. К глазам Забавника подступили слезы обиды, рот свело на сторону, он едва не расплакался. В нем были оскорблены лучшие чувства всей святой троицы с Кривого озера: честь, порядочность, доверчивость. Ведь они заключили сделку с этим бандитом и ударили по рукам. Для этакого подонка ничего святого нет.

Забавник швырнул палку в реку и поднял бутылку.

— Глянь-ка вот, — сказал он Хэннинену, — глянь-ка, как я выпью из этой бутылки доброго самогону. Глянь.

Послышалось долгое бульканье. Обида почти прошла, но в хмельной голове закопошилась тревога — к чему приведет судебное разбирательство? Когда пить больше было невмочь, Забавник встряхнул бутылку и посмотрел на свет, сколько в ней осталось.

— А теперь, — сказал он, — ползи оттудова, из воды, и оближи этот камень, согреешься.

С этими словами он присел, взмахнул бутылкой и брякнул ее о камень. Остатки самогона и осколки стекла брызнули во все стороны. В воздухе пахнуло дурманным запахом сваренного в лесу зелья.

На дороге стояла повозка с колесами на резиновых шинах. Весельчак взгромоздился на нее и взялся за вожжи. Забавник схватил за шиворот совсем сомлевшего Трезвенника, рывком поставил его на ноги и быстро потащил к повозке. Оба сходу бухнулись в нее. Лошадь сочла, что воз слажен, и резво побежала. Шины подпрыгивали на корнях, и голова Трезвенника колотилась по дощатому дну телеги. В этот день парень вдосталь насладился своей долей наследства и уже не печалился о том, что ее немного поубавили.

Весельчак и Забавник не оглядывались. Обоих все сильнее грызло беспокойство: как поступит арендатор? Они чувствовали себя не просто связанными с ним одной веревочкой. Им казалось, что они вместе с Хэнниненом стоят по горло в зловонной жиже. Им чудилась тюрьма, ее гостеприимно распахнутые двери, мерещились запоры, которые отомкнутся для них гораздо позднее, чем для Хэннинена, ведь он-то в конце-концов только исполнитель.