М Улицкая - В Израиль и обратно. Путешествие во времени и пространстве. [калибрятина]

Внутри самого гетто тоже не было единства. Это и понятно. Здесь были религиозные старики, и молодые сионисты, и обыкновенные семейные люди, ремесленники и мелкие торговцы, со своими детьми, немощными стариками, страхами и болезнями…

Освальд Руфайзен рассказывает о событиях тех дней много лет спустя:

В начале июля 1942 года я случайно присутствовал при телефонном разговоре, который вел мой немецкий начальник полицмейстер Рейнгольд Хайн… В этом разговоре я услышал, как он сказал:

— Так точно, «Йот-Акцион» состоится тринадцатого августа!

Я сразу понял. «Йот-Акцион» — это, конечно, была акция против евреев. И затем он обратился ко мне и сказал:

— Освальд, вы единственный свидетель этого разговора. Если что-нибудь станет известно, вы несете полную ответственность!

Я ответил, как это делают солдаты:

— Яволь!..

Но как же я должен был действовать в таких обстоятельствах?

Во всей этой истории я чувствовал себя чужим — мне не нужно было защищать или представлять свой «немецкий фатерланд». Правда, я вынужден был дать клятву на верность «фюреру»… Позже, как русский партизан, я давал клятву на верность Сталину. Но, несмотря на это, я думаю, что в подобной ситуации я обязан был действовать вопреки этой клятве, потому что она не являлась для меня истинной клятвой, а была только средством в моей борьбе.

Среди ситуаций, которые мне пришлось переживать, бывали трагические, мучительные, страшные и даже комические. Я могу теперь так просто вам об этом говорить. Я не очень люблю рассказывать о тех событиях, но я все же думаю, что должен делиться этой информацией, ведь речь идет о жизни многих людей…

В тот вечер я сразу поехал в гетто и сообщил своим доверенным лицам о положении вещей… В этот вечер я не принес с собой оружия…

Итак, мы решили организовать побег. Люди хотели сначала защищаться с помощью того небольшого количества оружия, которое у них было. Они хотели стрелять и только так отдать свою жизнь. Но я сумел их убедить, что это не имеет смысла; ибо в ситуации, когда уничтожается все еврейство, значительно важнее, чтобы хотя бы некоторые остались в живых. Это важнее, чем застрелить нескольких немцев или белорусов.

Мне удалось уговорить их отказаться от своего плана… Однако им необходимо было оружие. Опыт показывает, что целесообразным бывает только такой побег, когда есть возможность защищаться. Но главной проблемой было убедить в этом Юденрат…

Вы спросите, не испытывал ли я страх во многих рискованных ситуациях. Собственно говоря, я не помню этого. Я сразу же приспосабливался к обстоятельствам, чувствуя, что несу ответственность за жизнь многих людей. Так сегодня поступают все младшие офицеры в израильской армии. Брать ответственность на себя важнее, чем исполнять приказы. Я благодарен Богу, что он тогда наградил меня этими качествами.

Мне было ясно, что полиция за день-два до операции закроет гетто, поэтому мы договорились, что надо бежать уже девятого августа.

Еврейский совет гетто не решался поддержать этот план и разрешил побег только людям из группы сопротивления. Совет незадолго до этого выбрал другую тактику для спасения гетто, а именно подкуп белорусского бургомистра региона Белановича. Речь шла о 20 тысячах рейхсмарок, которые должны были быть выплачены в четыре приема. Первая часть была уже выплачена, остальные должны были быть переданы впоследствии. Таким образом, еврейский совет полагал, что Беланович предпримет все возможное, чтобы получить свои деньги, следовательно, спасет евреев из гетто: На это они хотели надеяться. Любые другие действия только помешали бы или даже разрушили это дело…

Юденрат просто не знал, кому верить, мне или Белановичу. С белорусом все строилось на деньгах, он получил пока только четвертую часть оговоренной суммы. Он утверждал, что имеет связь с важными лицами в гестапо, в то время как я сообщил, что акция назначена на тринадцатое августа. А он собирался получить вторую часть денег уже после этой даты…

Для Юденрата поведение Белановича было вполне понятным: он хотел денег. А поведение Освальда казалось лишенным мотивации: почему чужой человек, поляк, рискует жизнью ради евреев? Почему он не требует ничего взамен? К тому же Беланович подавал надежду, обещал спасти гетто, а если верить Освальду, им грозило уничтожение…

Члены подполья стали готовиться к побегу: собирали запасы продовольствия, одежду, приводили в порядок спрятанное оружие. Гетто было перенаселено, поэтому приготовления эти не могли остаться незамеченными. Некоторые обитатели гетто, из числа тех, кто не собирался бежать, считали, что расплачиваться за этот побег придется оставшимся. Обстановка в гетто накалялась.

В гетто начали распространяться самые невероятные слухи. Члены Юденрата склонны были считать, что молодой польский полицейский хочет спровоцировать побег, чтобы погубить тем самым гетто и выслужиться перед начальством… И тогда лидеры подполья решили открыть рабби Шульману, председателю Юденрата, что Освальд Руфайзен еврей. Доверенная Дову Резнику тайна, став достоянием многих людей, неизбежно ставила под удар Руфайзена. Но об этом никто тогда не думал. Сам Освальд оценивает этот факт следующим образом:

…Ребята сказали одному из членов Юденрата, что я еврей. Они не хотели бежать из гетто, не заручившись поддержкой Юденрата…

Разыгрывался вариант драмы, известной под названием «Исход». Оставаться в страшном, безнадежном, но привычном месте, с трусливой мыслью «а может, и обойдется» — или ринуться в неизвестный, очень опасный путь, в котором далеко не всем удастся выжить, но все-таки совершить эту попытку побега в сторону свободы…

Накануне побега страсти накалились до предела… В гетто было много семейных людей, с детьми и стариками, с больными и немощными. Им побег был не под силу. Была сионистская молодежь, готовая к риску, к смерти в бою. Но были и такие, кому трудно было сделать выбор: как уйти, оставив стариков родителей? Были и такие, которые отчаянно боялись ослушаться немцев и ухудшить свое положение… Это было шумное, многоголосое собрание, и перелом наступил, когда рабби Шульман велел принести стул, взгромоздился на него и закричал:

— Евреи, бегите! Я прикажу открыть ворота. Убегайте все! Я останусь с теми, кто не может бежать!

Речь шла, конечно, не о немецкой полиции, а о внутренней охране, которую взяли на себя сами евреи.

Затем он призвал людей к посту, взял шофар и подул в него, как это делают в день искупления…

Пока верующие евреи ожидали чуда, происходило последнее прощание: взрослые дети покидали старых родителей, мужья расставались с женами и маленькими детьми, которых не могли взять к партизанам. Об этом — в другой книге, в другой раз. Сейчас — о Руфайзене…