Борис Мир - Данэя (СИ)

После того, как Дзин кончил, наступило молчание – люди не могли сразу придти в себя: настолько невероятным казалось многое из сказанного Дзином.

– Кто выступит оппонентом от лица Совета воспроизводства? – наконец спросил председатель дня дискуссии.

– Я! – Йорг поднялся с места. Белый как мел, он шел твердо: глаза его мрачно сверкали.

– Я предвижу обвинения, которые нам – мне и моим коллегам – хотят предъявить академик Дан и его сторонники. Часть их уже высказал Дзин во время проведения расследования.

На первое, в чем нас хотят обвинить, я уже тогда отвечал – в том, что нами искусственно поддерживалась доля потомства, не способного к интеллектуальному труду. Так ли это?

Боюсь, что кривые, выставленные Дзином, лишний раз подтверждают нашу, а не его правоту. О чем говорят слившиеся правые части кривых, соответствующих применяемому и оптимизированному отбору? О том, что оптимизацией нельзя увеличить количество самых способных – гениев, главных двигателей научного прогресса. Можно добиться снижения численности не способной к труду части потомства, которая после неоправданного ограничения отбраковки путем неимоверных усилий дотягивается педагогами до минимально необходимого уровня развития.

Так почему же мы не снижаем их долю, если имеется средство? Да потому же, из-за чего не считаем необходимым иметь в ежедневном меню деликатесы. Мы можем их иметь – если захотим: но мы не хотим, так как понимаем неоправданность, нерациональность подобного расхода труда и энергии. Расход энергии и времени работы суперкомпьютера при существующем подборе весьма и весьма велик: производится переработка огромного массива генетических данных. Оптимизированный подбор увеличивает этот расход многократно: в несколько раз более того, насколько сокращается появление малоспособных.

Когда человечество переживало тяжелейшие времена кризиса, могло ли даже придти в голову – потребовать резкого увеличения расходов на воспроизводство? Нет, конечно: никто не поддержал бы нас. Потом было строительство гиперэкспресса, потребившее мобилизации абсолютно всех ресурсов: создание его знаменовало начало постановки всё более грандиозных задач – все знают, каких. Поэтому и тогда мы не требовали дорогостоящих изменений, необходимых для оптимизации отбора: их, безусловно, не утвердили бы.

Но мы воспользовались тем кратковременным периодом между отлетом и возвращением Тупака, когда условия позволили нам получить относительно большой ресурс энергии: на это время падает максимум потомства от оптимизированного подбора.

Напрасно некоторые думают, что – для нас – кривые, представленные Дзином явились откровением. Нет! Это хорошо известные нам факты, на которых мы и базируемся, применяя именно существующий метод подбора: оптимизированный подбор был тогда широко применен и изучен нами.

Не давая увеличения наиболее талантливых, он обеспечивал снижение числа неспособных за счет недопустимо большого увеличения затрат, – Йорг не уставал повторять этот аргумент – всё ещё, как он убедился по выступлениям на дискуссии, существенный для большинства: первоначальный страх его на этот счет уже прошел. – В целом, он был очень невыгоден, а потому – неэффективен.

Второе: знали ли мы, что отсутствие подбора, или как его чаще называют – “случайный подбор”, дает большее количество талантливых? Безусловно! В какой-то степени “случайный подбор” применялся и из-за этого, хотя главной цель было, как все знают, сохранение качеств, потенциально полезных в будущем, которые могут быть полностью отсечены при направленном отборе.

Да, знали! Знали все: не только об увеличении вероятности появления талантливых, но и резком росте рождения тех, кто по уровню своих способностей подпадал под отбраковку. – Йорг старался выражаться осторожно: необходимо было считаться с тем, что идеи Лала проникли в сознание всё же очень многих. – Это поистине страшный фактор, имевший решающее значение: возврат к нему создал бы появление недопустимо большого количества неполноценных... людей, – выдавил Йорг из себя.

– Когда-то человечество нашло разумным пойти на существующее разделение функций в зависимости от уровня способностей, дающих возможность и малоспособным приносить пользу человечеству. Но порядок, базирующийся на этом положении, имеет свои пределы: он может обеспечить полезное применение отнюдь не бесконечному количеству этих людей. Существующий сейчас метод подбора является наиболее соответствующим тому потребному количеству их, которое может быть использовано человечеством. Остальные – что делать с ними? Они превратятся в паразитический придаток общества, чье бесполезное существование будет недешево стоить ему: то есть снова возникнет проблема, от которой когда-то удалось уйти. Это с одной стороны.

С другой: повышение числа наиболее талантливых людей при отказе от подбора. Конечно, на фоне увеличения числа малоспособных – это увеличение выглядит намного скромней. Однако: единственный гений способен сделать то, что не сделает множество обычных ученых.

Так – но не совсем. Талант и гений – не одно и то же: гения определяет не только уровень способностей, но и их соответствие стоящей перед ним и его современниками задаче. Едва ли не главная из необходимых ему способностей – мыслить нетривиально: именно это дает возможность разглядеть и понять то, что не в состоянии другие, занимающиеся тем же. Но без них – огромного материала, добытого и накопленного ими, горы фактов, мелких догадок и отвергнутых гипотез, без пройденных ими ошибок – гений появиться не может: он делает лишь завершающий шаг. И так почти всегда.

Мы знали и это. И не считали, что эффект увеличения числа наиболее талантливых сможет перекрыть колоссальный ущерб от содержания без всякой обратной отдачи недопустимо большого количества неспособных.

Итак: где выход из противоречий применения эти двух методов? Да именно в том, что в данном случае представляет собой золотую середину: воспроизведение с подбором на применяемом уровне. Аргументы, которыми мы руководствовались, и которые я сейчас изложил, казались нам предельно убедительными и таковыми продолжают оставаться и сейчас.

Я сказал всё!

“Клянусь говорить правду, только правду, и всю правду!” – гласила формула старинной судебной присяги: Милан хотел произнести её вслух, крикнуть громко на весь Зал конгрессов, бросить в лицо Йоргу.

Тот говорил правду – но не всю. Не говоря неправды – утверждал её. Йорг знал её: подлинную, истинную правду, которая была известна считанным лицам.

Даже Милан, его любимый ученик, не знал почти ничего. Не знал наверняка и то, что чувствовал, о чем догадывался, руководствуясь лишь тем, что когда-то неосторожно приоткрыл ему Йорг.