Кира Гофер - По осколкам (СИ)

«Забросили тебя, — думаю я, ложась на тропинку. — Веди сама. Доверяю. Всему доверяю, кроме этих…»

И можно перестать смотреть.

Меня волочет небрежно и торопливо. Одна молния бьет по ногам, но боли нет. Здесь нет боли, как нет и ног. А какая я буду, когда вышвырнет?

«Ходящая без ног. Далеко пойдет такая бестолковая полукровка».

Меня выбрасывает, и от удара несчастной спиной теряю себя окончательно…

Очухиваюсь от обволакивающего холода. Издалека, постепенно приближаясь, пробивается в сознание хрипловатый голос:

— Прочнее клей. И плечо не забудь стянуть.

— Не забуду, не забуду, — замечательно ворчит другой. — Не дергай меня, я еще над ногами ей не довернула… Ох, у нее ж ногтей на руках нет! Ты чего молчишь? Как ты смотришь вообще?!

— Плечо не забудь, плечо…

— Опять заклинило, — горестно вздыхает обладатель ворчливого голоса.

В пальцах покалывает болезненно, но терпимо. Потом начинает гореть и ужасно чесаться. Кажется, будто я опустила руки в ведро с очень голодными зубастыми рыбами. Это мне отращивают ногти. Переживу. Однажды уже так было, когда нас с Крин вышвырнуло в горы. Меня тогда сбросило и проволокло, цеплялась чем могла и за что подворачивалось. Крин меня долго потом лечила. Ничего, знакомо, и сейчас ее лечение переживу.

Крин?.. Как?!

Через муть в голове напрягаюсь раз, другой. Не встать! Оказывается, я лежу на животе, и чтобы подняться, надо сначала перевернуться. Пытаюсь, но кто-то цепко держит меня за плечи:

— Лежи! Не затянулось еще. Шустрая какая…

Снова рвусь прочь. Но держат, давят к земле. К рыхлой, влажной земле — значит, я уже не на углу Первого!

Выдыхаю и прижимаюсь щекой к успокоительному, пахнущему жирной сыростью.

— Ну вот так-то, уймись, а то сейчас все мое исправление сломаешь, второй раз мне тебя таскать и узнавать, что и как, совсем не хочется, потому что у меня, знаешь ли, нет опыта сожженные спины наугад восстанавливать… Чем же это тебя так?

— Плечо не забудь.

— Ну ты-то не лезь!

Недавно надо мной уже ругались подобным образом бородатые и дураки. Но именно так разговаривают только наши, а они поймут и поверят, когда я, почувствовав в вывихнутом плече резкий ледяной укол, скажу:

— Все в порядке, и со спиной, и с плечом. Я уже могу подняться.

Хватка слабеет, ворчливый голос звучит спокойнее:

— Ну, тебе виднее, только потом, если что, ругайся на себя, и чтобы не было никаких претензий, вопросов или что там у тебя еще может ко мне появиться.

Поворачиваюсь, сажусь, осматриваюсь.

Сотни светло-зеленых растений без веток, без листьев, только глянцевые толстые стволы. Они вздымаются ввысь из черной земли, бросают друг на друга худые тени. По их бокам снуют, играясь, проворные отблески и теряются внизу, в сочной траве. Жарко, терпко пахнет зеленью. Ветерок пробежал над землей, погладил траву. Острые высокие верхушки тоже задвигались, соприкоснулись, переплелись — и понесся вместе с ветром по лесу шелест, будто кто-то провел рукой по жесткому меху.

Справа от меня — свободный кусочек земли. Несколько стволов были выкорчеваны, но землю потом кое-как разровняли, а стволы разрубили и собрали рядом небольшой шалаш. Среди блестящего леса он выделяется крышей из матовой сухой травы, как скомканная тряпка на полированном полу.

Рядом с палаткой — костер. Он разведен не сегодня — много золы. У костра кружком мы: я и двое моих новых знакомых.

Основатель лежит на голой земле, упершись затылком и широкими плечами в толстый гладкий ствол. Над ее головой устроен небольшой навес из веревок и желтоватых мясистых листьев, собранных явно не в этом лесу.

Надо мной возвышается ее Мастер. Смотрит не моргая, руки засунула в карманы куртки и, волнуясь, шевелит там пальцами. Она крупная. Навскидку она тяжелее меня раза в два. Неудивительно, что мне не удавалось встать, когда она меня держала.

Я говорю, что все хорошо, ноги уже не болят, спина не разойдется, а руки скоро перестанут чесаться. Кивнув недоверчиво, Мастер отходит от меня и усаживается по другую сторону костра на светло-зеленый потрепанный коврик.

Представляемся по очереди, я называю свое имя последней.

Основателя зовут Ута́ш. Она часто подавляет зевки. По видимости, я и мои приключения ее не очень-то интересуют. Взгляд ее туманится. Кажется, ее потревожили, чтобы она помогла разобраться с моим состоянием, и теперь она только и мечтает куда-нибудь прислонить свою черноволосую голову и доспать в тени и покое.

Ее Мастер, Гвэт, совсем еще девчонка, немногим старше Сатс. Она все время ерзает на коврике и дергает себя то за спутанные рыжеватые кудряшки, то за манжеты большой рабочей куртки. Мне хочется думать, что она изнывает не от любопытства и не пристанет с расспросами.

Но ее все-таки тянет попробовать.

На вопрос, почему я одна и где мой Мастер, отвечаю, что я за ним иду, но по пути случилась неудачная встреча, и я очень благодарна, что они меня заметили и вылечили. Я даже не вру.

— Трудно было тебя не заметить, — хмыкает Гвэт и принимается нервно и торопливо чистить ногти. — Тебя швырнуло прямиком в нашу палатку.

— Прямиком? — удивляюсь я.

Оборачиваясь назад, к углу — до него далеко! — потом смотрю на палатку у костра.

Уташ зевает:

— Преувеличивает. Развалила бы… Гвэт на треск высунулась. Ты во-он те два ствола проломила, — она неопределенно ведет острым подбородком, словно не знает, где находятся те два ствола.

Мастер подхватывает и сыпет словами, что не два, а четыре, потому что треснутый тоже надо считать, и вовсе она не преувеличивает, а вон там меня нашли ночью, но только к рассвету ее стараниями, которые полезнее указаний самой Уташ будут, выяснилось, что я в живых все-таки останусь, а до этого решили, мне совсем конец, но что делать с мертвой, они боялись даже думать, не то чтобы обсуждать.

Встряхиваю загудевшей головой, разгоняя этот поток сбивчивых слов. Обводя взглядом блестящий лес, залитый мягким желтым светом Большой, палатку и костер, спрашиваю:

— Давно вы тут?

— Да вот как Уташ переклинило, так и сидим. — Гвэт раздраженно качает головой и дергает себя за манжеты, сначала за левый, потом за правый. — Уже поворотов десять наберется.

— Долго. Чего ждете?

— Здесь может быть искаженное… — звучит тягучий голос Уташ.

Прислушиваюсь, но уши мои ничего не улавливают ни вблизи, ни подальше. Глубоко вдыхаю для верности: стонет в ребрах сзади, хрипит в легких, но я чувствую себя почти отлично.

— Здесь все в порядке, — говорю я осторожно и поворачиваюсь к Уташ; та отвратительно знакомыми медленными движениями лезет за пазуху, достает плоскую коробочку и, с усилием перевалившись вперед, тянет из костра обугленную палку.