Кира Гофер - По осколкам (СИ)

Барахтаюсь долго и упрямо — и через вечность, совсем без сил, вылезаю на берег. Меня рвет озерной водой и комками слизи.

Начинается дождь, как будто чья-то циничная воля решила, что мне только его не хватает. Я лежу на холодном берегу, меня бьют по спине крупные капли, а в голове кружится мысль: неужели все они — случайный вход не с нужного угла, ночь с тяжелой низкой тишиной, озеро, где когда-то едва не утащило за край любопытного Т, — неужели они сговорились, пригласили еще и дождь, и все это собрание лишь для того, чтобы встать у меня на пути? Не удивлюсь, если они сговорились с Первым!

На отчаянной попытке сообразить, куда теперь, меня рвет еще раз. Вдруг становится холодно, будто осыпали льдом — и я теряю сознание.

«…что — бежать напролом?» — зажигается из недавней памяти.

Я резко просыпаюсь.

Все еще темно, все еще дождь, все еще холодно, но уже не как во льду. Встать не могу. Весь мир сжался где-то у меня под сердцем, стянулся туда. Дрожит. То ли замерз, то ли боится.

Под щекой — мокрый песок, ноги не гнутся, руки не слушаются. По спине бьет дождь — все-то меня норовят в спину ударить! Но даже раздражение не прибавляет сил, и мне не шевельнуться.

Пусть глупо, пусть отчаянно, пусть в никуда, но губы мои шепчут: «Кто-нибудь… Крин, хоть за шиворот дерни, помоги…» Но никого на берегу нет, лишь шипит дождь. Ему безразлично, что поливать: воду, песок. Или бестолкового Основателя, которая должна была — должна! — помнить, что вход всегда случаен, которая решила, что она удачливая, но забыла, что удача — это не ползучка, чтобы везла, пока не привезет.

Напрягаю пальцы, цепляюсь за неподатливый песок: «Впусти меня, поделись теплом оттуда, где механизмы, где хранится взятое у Малой…» Но нет ощущения, что я прорастаю, что мои руки сильны, как корни. Осколок молчит, холодный.

Все холодное. Никого со мной рядом, никуда меня не пускает. И еще не шевельнуться. Мокрый песок все крепче сцепляет меня с 5115-ым… Так, может, не вставать и не ломиться? Может, нынешние холод и слабость превратятся завтра в огонь и силу? Превратятся сами, надо только полежать, подождать, чтобы все-все само, как-нибудь…

Разлеглась. Раскисла. А есть ли у тебя, Инэн, время, чтобы его терять, погружаясь в свою слабость? Подними лицо, осмотрись! Может, найдешь что-нибудь, что поможет.

Ну, давай! Привстала, проморгалась. Прищурься: что там темнеет?

Да, вот так. Коленки поустойчивей, ладонями упрись — и вперед!

Чего только ни делала я на этом осколке: и ходила, и ползала, и бегала, и плавала. Теперь — на четвереньках.

Еще немного!

Ударяюсь лбом в легкую преграду — тростниковая дверь. Она шуршит, проминаясь и заваливаясь. Посвистывает ветер, вошедший раньше меня. Черный проем открывается, как переход, ведущий в никуда.

Приподнимаю голову, наспех осматриваю полуразрушенную хижину. Детальней — потом. Все потом.

Переползаю через порог, и сразу — блаженство: дождь перестал лупить по спине! Ветер побродил между хлипких стен, посовался в щели и успокоился.

Я ложусь на бок у стенки. Подтягиваю колени к груди, обнимаю ладонями холодные ступни. Напротив моих глаз в тростниковой стене — дыра. Виден ночной берег. Два дальних холма, черные-пречерные, напоминают, как выглядит пара наших со стороны. Эти холмы будто вылезли из озера, оставив на песке смазанный след-хвост, и нацелились куда-то по своим делам.

У меня не осталось ничего: ни пары, ни дел. Даже ботинок. Была куртка Основателя — разорвана кнутом Алы. Была куртка Мастера — утонула в озере. Есть, конечно, рубашка и штаны, да они при таких стремительных потерях недолго протянут.

Все, что есть — все страшное. Окружило, давит, а я перед этим беспомощна и бессильна. Привычная жизнь осталась так далеко, что я уже и не вспомню, когда она начала разваливаться на части. Все знакомые вещи, которые я кожей чувствовала, с которыми срослась, теперь оторвались. Я как голая. В общем, я почти голая и есть.

Я считала, что мне везет, что владею случаем. А оказалось, случай властен надо мной. Его каприз загнал меня в угол, на самый край и в чем-то даже за край. Не знаю, какие законы мира крутят меня и куда волокут. А ведь когда-то все представлялось мне понятным. Выбирай дороги из тех, что еще не отсекли щиты «аварийной системы». Крути головой и дыши глубже, когда входишь. Вот твой Мастер.

Все рухнуло. Все рушится, и эта шаткая хижина тоже может упасть на меня в любой момент. Но пока она всего лишь шуршит на ветру, я закрою глаза и плотнее стисну ладонями холодные ступни, чтобы стать неподвижной, замереть, и пусть меня несет вместе с этим осколком по кругу и по кругу…

Когда Малая трогает мои веки лучом, пролезшим в дыру тростниковой стенки, я просыпаюсь. Потягиваюсь, разминая тело после сна в скрюченном положении, и выбираюсь наружу, чтобы поймать еще пару лучиков, погреться.

От порога осматриваю хижину. Земляной пол в пучках травы и островках мха, стены и крыша из тростника разлохмачены — дыра на щели, брешь на прорехе. В одном углу шест покосился, плетеная крыша загнулась вниз, в хижину лезет большой треугольник неба. В раннем свете, разливающемся над берегом, хижина похожа на сброшенную кожу чешуйчатого зверя.

Здесь он жил. Здесь искал уединения…

«Однажды понял, что ждать мне нечего, а искать то, что искал, больше не хочу, потому что все оно — бегство и на самом деле слабость. Верну-улся…»

И мне пора возвращаться. Надо только придумать, как.

Возле хижины и ниже от нее к кромке воды — песок. В нем не осталось и следа пути, который я проползла под дождем в ночи. Все смыло, сгладило.

Я иду от потрепанной ветрами и временем хижины к двум холмам, на которые смотрела, засыпая. При свете берег совсем другой. Спокойное озеро, напившееся воды с неба, мелкой рябью перебирает касающиеся его лучи. Большое белое облако застыло в чистой вышине. Оно прогнало ночные тучи, захватило кусочек неба — разве ему надо куда-то спешить? Край озера, упирающийся в границу осколка, прочерчен темно-голубой широкой линией. Я знаю, что озеро длинное, оно тянется больше, чем на грань, захватывая два угла. Дальний его край теряется в белесой сырой дымке. Отсюда видно только один угол — тот, через который меня выкинуло.

Вскоре берег становится каменистым. Из воды напротив холмов высовываются несколько округлых серых глыб, вода возле них зеленоватая от водорослей. Будто и правда эти холмы вылезли из озера, оставляя за собой россыпь крупных валунов и камней поменьше.

Босым ногам больно на камнях, но надо потерпеть. Я хочу пройти по берегу дальше и сразу подняться на второй холм: он повыше, с него больше увижу. Карту осколка я помню не очень хорошо. Я вообще карты помню плохо. Можно пошутить, что поверхность я знаю поверхностно.