Юлия Ставрогина - Тени Петербурга

Алина всё ещё выглядела не самым лучшим образом, поэтому я подошла к ближайшему автомобилю и спросила у водителя:

– Набережная Мойки.

– Я не таксист, – начал он.

Но я достала из кармана убедительный аргумент – купюру в сто долларов, и все возражения сошли на нет.

– Садитесь, – прозвучало уже гораздо любезнее, и мы сели в машину.

Я попросила водителя высадить нас за сотню метров до моего дома. Я, может, и не являлась опытным убийцей, но понимала, что не стоит называть полный адрес.

Мы вошли в дом через отдельный вход с улицы, и когда я зажгла свет, Алина издала восторженный звук:

– У тебя здесь здорово! Живешь одна?

– Да, мне тоже нравится.

Я решила не тратить время на разговоры сегодня и потянула Алину за собой на второй этаж.

– Вот эта дверь в душ. Я пока поищу тебе что-нибудь из одежды.

Недоедание превратило Алину практически в ходячий скелет, но я и сама довольно стройна, так что моя одежда пусть и не идеально, но подошла ей. Пижама, постельное белье – я была благодарна Фицалану за то, что он предусмотрел все. Вот я сама хоть и не нуждалась в спальных принадлежностях, поскольку спала очень мало и предпочитала кресло, зато они пригодились моей гостье.

Но вот еда… о ней ни Фицалан, ни я точно не могли подумать. Сервиз в шкафу являлся всего лишь украшением дома. Вряд ли древний вампир думал, что я им воспользуюсь хотя бы единожды. Хорошо, что доставку на дом никто не отменял. Найдя в интернете несколько телефонов, я позвонила по одному из них и заказала ужин из ресторана. Сама же употребила ещё один пакет и села в кресло с книгой.

Мама сказалась больной в день вечера у Путятина, так что мы с папой поехали вдвоем. До сих пор не могу сказать точно, притворялась она или нет. Её совсем не нравилось моё увлечение Остен-Сакеном, но все доводы, которые она приводила мне по поводу его, сводились к одному:

– Мы о нем совершенно ничего не знаем

Мне неизвестно, кого она имела в виду, говоря «мы»: нашу семью или своих подруг, которые, как мне кажется, прямо-таки питались, наравне с обыкновенной едой, разнообразными сплетнями, порой граничащими с абсурдом. Мне кажется, что слух о моей помолвке возник именно между этими дамами. Могло быть и так, что моя мама произнесла в их обществе: «Николай Юсупов пожелал моей дочери спокойной ночи», а они интерпретировали как: «Николай Юсупов возжелал моей дочери». Я бы совсем не удивилась, узнай, что это правда, так как мнения о подобных сплетницах была самого низкого.

Но именно с ними мне предстояло провести целый вечер – такую цену я платила за то, что согласилась на предложение Романа. С другой стороны, отказаться я не могла: меня какими-то невидимыми ниточками тянуло к этому человеку. И тогда, когда он вошел в гостиную Путятина и поклонился всем дамам, у меня снова перехватило дыхание. Впервые в своих мыслях по отношению к кому-либо я употребила слово «влюблена».

К моему счастью, в тот день главных светских сплетниц во главе с хозяйкой дома, княгиней Путятиной, не интересовала ни моя, ни чья-либо личная жизнь. Они сосредоточили внимание на новостях о предстоящей войне с Японией. Не думаю, что хоть одной из них было известно, где именно находится Маньчжурия, но они швырялись этим названием направо и налево.

Впрочем, кратковременная увлеченность хозяйки дома и её подруг политическими событиями давала мне возможность спокойно наблюдать за Остен-Сакеным. Он играл на бильярде с единственным сыном Константина Николаевича – Сергеем. Удивительно похожий на отца, он с восхищением, идентичным моему собственному, смотрел на Романа, который был не только старше его на 10 или даже 11 лет, но и пользовался уважением и даже любовью нашего общества, несмотря на пренебрежение к правилам и непунктуальность. Говорили, что Остен-Сакен ни на один прием не явился вовремя.

Они пили виски между ударами, а когда Сергей отворачивался, чтобы сказать несколько слов своему отцу или кому-то из гостей, Роман поднимал глаза и его взгляд встречался с моим. Если честно, я не помню тех разговоров, которые велись, и я не понимала всю их значимость. Война казалась чем-то далеким и почти не существующим. Я думала, что наш Государь – Николай Александрович, как сын своего отца, ни за что не допустит, чтобы его подданные умирали из-за какой-то далекой Маньчжурии.

В одиннадцать часов вечера мой отец поднялся со своего места на диване из белой кожи, обозначая своё намерение пойти домой. Это означало, что мне тоже нужно собираться.

– Мы предоставим вам свой экипаж, – любезно предложил Константин Николаевич

Но, похоже, папе не пришлась по душе эта идея.

– Мы с дочерью любим ходить пешком

Должно быть, они с Путятиным не сошлись во мнениях по политическим делам, поэтому папа решил выставить себя этаким гордецом. Я не смогла удержаться от улыбки.

– В таком случае, князь, мы с Сергеем Константиновичем проводим вас.

Из уст Романа Евгеньевича это прозвучало не как предложение, а как нерушимая истина: проводят и всё тут. Мы вышли на улицу и пошли по Миллионной в сторону дома. Непроглядную тьму ночи разрушал только свет фонарей. Редкие экипажи проезжали мимо нас. Такая поздняя прогулка была для меня впервые, и я несказанно радовалась ей, поскольку произошло некоторое потепление, да и по левую сторону от меня, совсем рядом шел мужчина моей мечты.

Так получилось, что мы вчетвером ещё при выходе разбились на пары. Мой отец заканчивал Сергеем тот самый спор о наших шансах на победу в войне, который начал с его отцом. А я глупо улыбалась, идя рядом с Романом.

– Чем вы намерены заняться теперь в Петербурге?

Мой спутник чуть вздрогнул, когда услышал мой вопрос

– Скажем так: есть одно исследование, над которым я собираюсь основательно поработать.

– Исследование? Какое?

Я повторяла про себя, что не стоит быть слишком любопытной: это невежливо и может быть неприятно, но мне хотелось постоянно говорить с Романом, слышать его голос. В общем, мои желания оказались сильнее меня.

– Вряд ли вам будет интересно, – ответил Роман уклончиво.

– Мне все же кажется, что прозвучит увлекательнее, чем сегодняшние споры о войне.

Остен-Сакен усмехнулся, но лицо его по-прежнему сохраняло серьезное выражение.

– Ваша правда, княжна, но, к сожалению, я пока не могу говорить с кем-то о своей работе.

Я почувствовала себя неловко: мне намекали на отсутствие такта, а я, вместо того, чтобы просто замолчать, обдумывала вопросы, которые мне нужно ещё задать. К счастью для Романа, мы уже подходили к нашему дому, но тут мой отец предложил совершенно неожиданно для меня: