Юлия Ставрогина - Тени Петербурга

– Знаешь, я ведь не пила, не курила ни табака, ни травы, да и других наркотических и психотропных веществ не принимала. Вся моя греховность заключалась в том, что я носила короткие юбки, красилась и ела бутерброды на завтрак вместо каши.

Неподдельная улыбка озарила вдруг лицо Алины, и я совсем запуталась, пытаясь понять, что она чувствовала тогда, что ощущает сейчас. Как она справляется с тем, что на неё обрушилось? Со стороны могло показаться, что она вспоминает случившееся с ней с удовольствием и радостью.

Кофе получился даже вкуснее, чем обыкновенно, и я на некоторое время отвлеклась от осознания глубины своей жажды крови.

– Мне исполнилось 18, – Алина перешла к кульминационному моменту, – как раз в тот день, когда я сдала последний экзамен в университете и закрыла летнюю сессию. Мы поехали с нашими одногруппниками отмечать это великое, по нашим тогдашним меркам, событие в один из ночных клубов. До того вечера я ни разу не бывала в подобном заведении, но надеялась, что мне понравится. Возможно, так и случилось бы, но не при сложившихся обстоятельствах. Настя… ты её знаешь…

Да, я знала ту самую Настю, которая то и дело одаряла меня ненавистным взглядом, и пыталась привлечь к себе внимание абсолютно каждого молодого человека, который только смел смотреть в мою сторону. Кажется, она готова была раздеться догола или выброситься из окна, если бы точно знала, что никто из них больше на меня не взглянет.

– Так вот Настя напилась до полусмерти, и мне пришлось полночи возиться с нею. Тогда мы ещё были подругами или кем-то, кто очень их напоминает. Привести её в чувство удалось нескоро, а когда она начала самостоятельно передвигаться, я поняла, что доехать в это время за город, где жили родители, у меня не получится. Я уже подумывала о том, чтобы взять такси, но Никита предложил нам с Настей переночевать у него дома, совсем недалеко от клуба.

– Неужели?

Совсем уж невероятной выглядела для меня возможность того, что такой человек, как Никита способен на благородный поступок, если он никак не поможет ему в доказательстве теории струн.

– Да, вообще он милый, – заметила Алина, чуть улыбнувшись.

Я вспомнила, как совсем недавно тот самый Никита смотрел на неё с какой-то непонятной мне злостью и решила, что он, наверняка, никогда не скажет ничего подобного о своей одногруппнице-блондинке. Очевидно, он считал её недалекой, зацикленной на парнях или другой чепухе. Возможно, Никита был не так далек от истины, поскольку в физических знаниях, по крайней мере, Алина не блистала. Даже я знала больше, чем она, хотя вообще не училась в университете. Однако история не закончилась, и моё любопытство только возрастало.

– Утром, как только начали ходить автобусы до Кенгисепа, я села в первый же из них и поехала домой. Я ожидала услышать нравоучения, угрозы или даже получить затрещину. Но стоматолог и учительница превзошли все мои ожидания. У самой входной двери стояли две собранные хозяйственные сумки в клетку с моими немногочисленными вещами. Отец сказал совершенно будничным тоном, что мне стоит вернуться туда, где я находилась этой ночью. Он добавил, что если я решила, что могу так поступать, мне не место в их доме. Больше он не произнес ни слова, просто указал рукой на дверь. Мама же даже не позволила мне подняться в комнату и убедиться, что все необходимые вещи собраны и ничего не забыто.

Улыбка не исчезала с лица рассказчицы, и с нею она напоминала старушек, которые рассказывают внучкам о своей первой любви. Я не переставала удивляться её восприятию прошлого, да и настоящего тоже.

Во времена своего детства я не раз замечала некое равнодушие, которым было пропитано отношение многих аристократических дам к своим отпрыскам. Оно проявлялось, например, в зомбировании (в какой-то степени) их на предмет будущей профессии. Так, многим мальчикам назначено было стать военными вопреки их собственному желанию. Дворянскому сословию не важен был сам отдельный человек, имел значение лишь род. Все делалось во имя процветания этого рода.

По этой же причине даже родители, которые не пылали любовью к своему чаду, никогда не оставили бы его без жилья и средств к существованию. Большинство дворян стремилось оградить от бедности вообще всех людей, носящих их фамилию, не только детей, но и тетушек, дядюшек, кузенов и кузин. Банкротство одного представителя рода бросало тень на репутацию остальных, поэтому его всеми силами старались избежать. Невозможно представить, что последний граф Олсуфьев, например, как бы ни презирал свою некрасивую дочь и не упрекал её за то, что из-за её некрасивой внешности она не выйдет удачно замуж и останется до старости сидеть на шее у своих родичей, трудно представить, чтобы он выгнал её за порог дома.

– Сначала я жила у одних друзей, потом у других, – между тем продолжала Алина, – а после выяснилось, что у меня их не так уж много. Так я и казалась в подвале, а потом все произошло, как в песне Александра Васильева: «прохожий на остановке возьмет и укроет тебя под плащом» – ты укрыла меня здесь.

Прежде чем я смогла ввернуть своё скромное «не стоит благодарностей», Алина достала кухонный нож, которым ещё утром резала сыр для бутербродов, и с силой провела по своему запястью. В нос мне ударил запах железа, уровень которого в крови, был, очевидно, выше нормы. У меня перехватило дыхание.

– Прекрати, – прошептала я очень тихо, поскольку мои челюсти отказывались мне подчиняться, – уходи к себе в комнату.

Но Алина не тронулась с места.

– Это меньшее, чем я могу тебе отплатить.

Как я уже говорила, мне не хотелось впутывать её во все сверхъестественные дела, но жертва, которую она стремилась принести, заметно облегчала мне моё существование в городе, среди людей, рейфов и черт знает кого ещё в лице Кофмана. Поэтому я взяла чашку из-под кофе и принялась с нетерпением наблюдать, как она наполняется кровью светловолосой девушки, сидящей рядом со мной.

На мою помолвку, вняв нашим просьбам с Романом, был приглашен лишь узкий круг гостей: из тех, кто не состоял в родстве с князьями Абамелик, присутствовали только Юсуповы, Берги, Путятины и пара молодых людей – знакомых Романа. Повара приготовили вкуснейший ужин из тех блюд, которые я любила. А на десерт даже подали настоящий штрудель, приготовленный истинным немцем.

Родители, будто сговорившись запретить самим себе думать о моем женихе как-то нехорошо, много смеялись и выглядели счастливыми. Глядя на них и Романа, я не могла не поддаться общему веселию. Лишь два обстоятельства омрачили сей знаменательный день. Первым явилось то, что, как я и ожидала, моя подруга очень ревностно воспримет известие о моей готовящейся свадьбе. Едва я только оказалась одна, Вера подошла ко мне и заговорила язвительно: