Юлия Ставрогина - Тени Петербурга

Мы провели свою первую брачную ночь на выезде из Российской Империи, в дорогой гостинице. Та ночь была такой же прекрасной, как и тысяча ночей после нее, которые мы провели вместе с Романом. Я хорошо помню его по-британски заносчивый взгляд, с которым он уже просыпался утром и придирчиво рассматривал помещение и окружающие его вещи. За годы жизни в Англии у него появились привычки, которым он не в силах был изменить. Среди них чтение утренней газеты, которую необходимо было достать любой ценой, или курение сигар, за вечерним чаем.

Нас принимали в каждом особняке Монте-Карло, как родственников, которых давно не видели. Мне кажется, за время нашего выборочного, но достаточно продолжительного путешествия по Европе мы не потратили и рубля, поскольку нас поили, кормили, задаривали подарками люди, которых я едва знала, а Роман впервые видел. Имя князя Абамелик здесь ещё много значило в то время.

В Англии же все обстояло совсем по-другому: мы проживали, в основном, в съемных домах. И за несколько месяцев нашего пребывания Роман познакомил меня лишь со своей тетей и каким-то приятелем. Оказалось, что его отношения с семьей разлажены, но обещал непременно представить меня им, когда будет возможность.

Мои родители не присоединились к нам и через месяц нашего путешествия, как было обговорено ранее, поскольку война так и не заканчивалась, и более того – дела на фронте шли неважно. Более того, в каждом письме родители сообщали нам, что не ждут нас в России в ближайшее время.

Поначалу, услышав о неудачах российской армии в Японии, Роман то и дело порывался умчаться на Восток, чтобы сражаться на войне. Он часто напоминал мне, что защищать Родину – это и его долг тоже. В конце концов, возможно, на моего мужа подействовали мои слёзы или замечания о том, что почти двадцать лет он считал своей Родиной другую страну. Так или иначе, в армию он не вступил, и мы пробыли за границей до самого окончания войны.

Пятничным вечером, когда уже совсем стемнело, мы с Алиной, предвкушая выходные, вышли на улицу. Эта странная девчушка, что жила со мной, неизвестно по какой причине хотела посетить вегетарианское кафе сразу за Троицким мостом.

– Ты думаешь, он исполнит свое обещание? – не в первый раз спросила меня Алина, когда мы оказались на улице.

Говоря «он», она имела в виду Раймондо Фицалана – древнего вампира, с которым я заключила сделку. Хотя я и не знала до конца всех её условий, все же безоговорочно выполняла все, что от меня требуется.

– Фицалан аристократ, – кратко обозначила я свою позицию.

– Он вампир, а ты не доверяешь вампирам.

– С чего ты взяла?

Алина пожала плечами:

– Рейфам же не веришь.

– Не нужно путать, – возразила я и задумалась, – но вообще я сомневаюсь во всех.

Столько времени и эмоциональных сил ушло на поиски иголки в стогу сена, что я, пожалуй, переживу ещё одно поражение, если древний вампир и оставит меня ни с чем, в конце концов.

Я взглянула на небо: до полнолуния осталось всего пара дней. Наверное, не зря этому природному явлению приписывают сверхъестественное значение, потому что я сама не осознавая, всегда отмечаю для себя его приближение.

– Ты так и не скажешь, что тебе нужно узнать?

Голос Алины врывается в мои размышления. К такому я ещё не до конца привыкла: быть с кем-то рядом на протяжении длительного времени, слышать чей-то голос, отвечать на вопросы. Я отвыкла от нормального человеческого общения, поэтому не знала, как относиться к происходящему.

– Когда-нибудь расскажу.

Мы вышли на Невский проспект, и в обе стороны: с нами по пути и навстречу хлынули потоки людей. Большинство из них, видимо, радуясь теплому вечеру, громко смеялось. Рейфам было бы, чем поживиться.

Словно услышав мои мысли, Алина спросила:

– Много рейфов в городе?

– Не знаю, лично я знакома пока только с тремя, и не имею желания расширять подобный круг знакомств. Тебе тоже не советовала бы, кстати.

– Почему? Мне кажется, Влад достаточно милый.

Повернувшись, я долго всматривалась в лицо своей спутницы, чтобы определить шутит ли она или говорит серьезно. Так и не решив для себя этот вопрос, я продолжила:

– Сколько бы их здесь не обитало, Влад у них, как я понимаю, главный.

– Типа как Альфа?

Рассмеявшись своему вопросу, Алина подошла ко мне и взяла под руку.

– Надо срочно отключать интернет на ноутбуке, – пробормотала я, – ты явно смотришь какие-то не те фильмы.

– Нет, они, правда, замечательные, тебе стоит попробовать разобраться.

Энергично и уверенно я замотала головой и принялась рассматривать прохожих. Как и в начале XX века жители Петербурга оставались людьми. Людьми с достоинствами и недостатками, хрупкими, недолговечными, ищущими любовь, теряющими её, падкими на материальные блага. Хоть что-то в них изменилось, кроме одежды, которую они носят? И какое место среди людей занимаю я? Когда я, наконец, встречу Кофмана и выполню (в этом я не сомневалась) свою часть сделки с Фицаланом, древний вампир предоставит мне ответы на все интересующие меня вопросы. Замечательный итог, но вот что дальше? Мне стоит ли остаться в Петербурге вместе с Алиной? Или вернуться в США к своему любимому вольтеровскому креслу? Перебраться в Лондон, надеясь, что клан первородных включит меня в свои ряды? С течением времени вопросов, надо сказать, не убавится – это я осознала уже абсолютно точно.

Тем временем Алина устроила мне небольшой экскурс в своё прошлое. Она рассказывала, как гуляла с родителями по Невскому проспекту, Васильевскому острову, по набережным, очень красочно и ярко описывая вкус мороженого и горячего шоколада, что покупал ей папа во время таких прогулок. И снова в её голосе я не услышала ни намека на сожаление. Со стороны могло показаться, что Алина забыла все плохое, что с ней случилось, и сосредоточилась на хороших моментах из своих воспоминаний. С другой стороны, я не верила, что такое можно забыть и подозревала, что пережитое всё ещё с ней, и как долго оно будет держаться внутри неизвестно.

Самой же мне при мыслях о своем отце, который не принес в мою жизнь ничего, кроме радости, неизменно становилось грустно. Он умер в 1916 году, так и не увидев, что революция сделала с его особняком на Мойке, который он почему-то любил более всех других, в том числе и заграничных, своих жилищ. Последние дни князь Абамелик провел как раз там, в доме, к которому я теперь не решалась даже приблизиться. Он издал свой последний вздох, так и не узнав, кем я стала, с мыслями о том, что его единственная дочь пропала без вести и уже, должно быть, мертва. Может быть, отец тихо шептал, успокаивая себя самого, что мы с ним вот-вот встретимся в каком-то другом мире. Разочаровать его – вот, что больнее всего.