Журнал «Пионер» - Пионер, 1954 № 10

Невзирая на ордынское иго, Невский всё больше и больше стягивал Русь воедино, объединял её вокруг Владимира Суздальского. «От сего князя Александра пошло великое княжение Московское!» - говорит летопись.

Александр был тогда в полном расцвете своих богатырских сил: ему исполнилось сорок два года…

…Как никогда, в высшей степени благоприятно для всенародного восстания против Орды слагалась внешняя политическая обстановка. В Германии после смерти императора Фридриха Второго Гогенштауфева не прекращалась кровавая смута: немецкие князья дрались за императорскую корону. Немецкий рыцарский орден прекратил свои нападения на Русь. Междуцарствие, смута обессилили и Датское королевство. Со Швецией же у. Александра был подписан длительный мир. Невский заключил союз и с королем Норвегии Гаконом Старым.

Миндовг Литовский, многократно разбитый Даниилом и Александром, запросил мира и породнился с Даниилом Галицким: стали сватами.

С Грузией, где князь Джакели готовил восстание против татар, у Александра тоже был тайный союз, и решено было подняться против татар одновременно.

Но всего радостнее Невскому было то, что наконец-то пошёл развал и в самой Орде! Между потомками Чингисхана - ханом Поволжского улуса Берке и ханом персидской орды Хулагу - кипела вражда, готовая вот-вот разразиться кровопролитием. Надо было готовить силы русского народа к внезапному удару на врагов.

На протяжении целого ряда лет Невский создавал по всему северу Руси под прикрытием непроходимых лесов и болот отборные тайные дружины. Потому-то Александр и находился беспрестанно в пути между Новгородом и Владимиром.

По замыслам Невского, тайные дружины его должны были только начать восстание против татар, а там поднялся бы и весь народ.

Было несколько таких гнездовий: на озёрах Онежском, Белом, Кубенском и Лаче; на реках Мологе, Онеге, на Сити, Сухоне, на Двине и на реке Юг.

В городе Великий Устюг у Александра было нечто вроде потаённого воеводства. Не зря сажал по северным рекам тайные свои дружины Александр: реки-то были главными дорогами древней Руси! Князь рассчитывал, что когда ударит набат восстания по городам и сёлам Владимирщи-ны, то по этим рекам легче всего, быстрее всего его отряды спустятся к Суздалю и Владимиру и подымут народ.

А ещё больше силы скопил он в Новгороде, вне досягаемости Орды.

Русский народ клокотал! И это клокотание народного гнева чуял своим сердцем Александр…

- Да, Настасьин, пора, друг, пора! Время пришло ударить на ханов! - говорил Невский своему юному спутнику, слегка натягивая поводья и переводя коня на шаг. То же сделал и его спутник.

Лесная тропа становилась всё теснее и теснее, так что стремя одного из всадников время от времени позвякивало о стремя другого.

Прежнего Гриньку Настасьина было бы трудно узнать сейчас тому, кто видывал его мальчонкой на мосту через Клязьму. До чего возмужал и похорошел парень! Это был статный, красивый юноша. Нежный пушок первоусья оттенял его уста, гордые и мужественные. Только вот румянец на крепких яблоках щёк был уж очень прозрачноалый, больше девичий…

Они поехали рядом, конь о конь. Юноша с трепетом сердца слушал князя. Уж давно не бывал Ярославич столь радостен, светел, давно не наслаждался Настасьин высоким полётом его прозорливого ума, исполненного отваги!

- Да, Настасьин! - говорил Александр. - Наконец-то и у них в Орде началось то же самое, что и нас погубило: брат брату ножик между рёбер сажает! Сколько лет, бываючи у Батыя и у этого гнуса, у Берке, я жадно - ох, как жадно! - всматривался: где бы ту расщелину отыскать, в которую бы хороший лом заложить, дабы этим ломом расшатать, развалить скорей державное их строение, кочевое их, дикое царство! И вот он пришёл, этот час! Скоро, на днях, хан Берке двинет все полки свои на братца своего, на Хулагу. А тот уже послов мне засылал: помощи просит на волжского братца. Что ж, помогу. Не умедлю. Пускай не сомневается!… - И Александр Ярославич многозначительно засмеялся. - Татарином татарина бить! - добавил он.

От Настасьина не было у него тайн.

Рассмеялся и Григорий. Грудь его задышала глубоко, он гордо расправил плечи.

- Но только и свою, русскую руку дай же мне приложить, государь! - полушутливо взмолился он к Ярославичу. - Ещё на того, на Чагана, рука у меня горела!

- Ну, уж то-то был ты богатырь - Илья Муромец - в ту пору! Как сейчас, тебя помню тогдашнего. Ох, время, время!

Невский погрузился в раздумье.

Некоторое время ехали молча. Еловый лес - сырой, тёмный, с космами зелёного мха на деревьях - был, как погреб…

Слышалось посапывание лошадей. Глухой топот копыт. Позвякивание сбруи…

И снова заговорил Невский:

- Нет, Гриша, твоя битва не мечевая! Твоя битва - со смертью. Ты врач, целитель. Такого где мне сыскать? Нет, я уж тебя поберегу!

Он лукаво прищурился на юношу и не без намёка проговорил, подражая ребячьему голосу:

- Я с тобой хочу!

…Александр с Настасьиным и четверо телохранителей ехали гуськом - один вслед другому. Вдруг откуда-то с дерева с шумом низринулась метко брошенная петля, и в следующее мгновение один из воинов, сорванный ею с седла, уже лежал навзничь.

В лесу раздался разбойничий посвист.

Настасьин выхватил меч. Охрана мигом нацелилась стрелами в чью-то ногу в лапте, видневшуюся на суку.

Лишь один Ярославич остался спокоен. Он даже и руку не оторвал от повода. Он только взглядом рассерженного хозяина повёл по деревьям, и: вот громоподобный голос его, заглушавший бурю битв и шум. новгородского веча, зычно прокатился по бору:

- Эй! Кто там озорует? Полно!

На миг всё смолкло. А затем могучий седой бородач в помятом татарском шлеме вышел на дорогу. Сильной рукой, обнажённой по локоть, он схватил под уздцы княжеского коня.

- Во-но!… - предостерегающе зыкнул на него Александр.

Тот выпустил повод, вгляделся в лицо всадника и хотел упасть на колени. Невский удержал его.

- Осударь? Олександр Ярославич? Прости! - проговорил старик.

- Не надо, не называй меня так. Зови Александр Фёдорович. Будто боярин я.

- Понял, осударь… - И тотчас же исправился: - Понял, Александр Фёдорович.

Тут и Александр узнал предводителя лесных жителей.

- Да это никак Мирон? Мирон Фёдорович? - воскликнул он изумлённо.

Мирон отвечал с какой-то торжественной скорбью:

- И звали и величали - и Мирон и Фёдорович! А ныне Гасилой кличут. Теперь стал Гасило, как принялся татар проклятых вот этим самым гасить! У нас попросту, по-хрестьянски, это орудие гасилом зовут.