Журнал «Пионер» - Пионер, 1951 № 10

- Пятнадцать душ.

- А мне шестнадцать нужно. Шестнадцатого нет у вас?

- Шестнадцатого нема, - засмеялся рыбак. - Что есть, всё отдаём, без остатка. Вон они! Часу не пройдёт - здесь будут. Ветерок - то свежеет.

- То-то и беда, что свежеет, - сказал капитан, глядя на горизонт. - Я бы и день простоял, кабы не свежел, а так, боюсь, дорого мне этот час обойдётся. Ну, да ладно, постоим, подождём, за тем пришли. Я уж с мостика не пойду, а вы, Зоя Павловна, пошли бы угостили гонца, за такую весть угостить стоит…

Ветерок, и вправду, свежел. Уже не ветерок, а настоящий ветер катил мутные волны, уже посвистывало в снастях. Отставшая реюшка быстро приближалась к пароходу и скоро так же, как и первая, обронив паруса, подчалила к борту.

На борту уже ждали. Ловкие матросские руки один за другим хватали сундучки, мешки, узелочки, поданные снизу, а потом цепкие, как котята, чуть не все разом вскарабкались на борт шесть загорелых девочек и девять мальчиков.

Зоя вышла к ним и не успела шагу ступить, как высокая девочка в латаных лыжных штанах, в ватной курточке нараспашку, в тёплом платке на голове, раскинув руки, взвизгнула на весь пароход и с разгону кинулась Зое на шею.

Зоя не узнала, а скорее догадалась, что это Люба Ершанова. Но не успела Зоя словом перекинуться с Любой, как та опять завизжала:

- Ой, Борька! Ребята, смотрите, Борька Кудрявцев! Наш, зеленгинский!

- Ну, вот что, ребята, - сказала Зоя, осмотрев лихую ватагу, - первым делом в баню. Вот вам мыло, вот мочалки, вот полотенца…

Тут за плечо тронул Зою тот рыбак, что первый подошёл к пароходу.

- Прощайте, девчата, и вы, хлопцы, прощайте, - сказал он. - Дома кланяйтесь да нас не забывайте… А вам спасибо за ребят. Ну, мне пора. Счастливо добраться! - И, ловко перескочив через борг, он спрыгнул на палубу реюшки…

После бани, умытые, причёсанные, в чистой одежде, ребята собрались в салоне. Тут они вели себя потише и держались спокойнее.

Зоя села в уголке, между Борей и Любой, и слушала их рассказы.

- А меня совсем брать не хотели, - говорила Люба. - Папа не взял, и дядя Паня не взял, а я маму упросила и забралась на рыбницу с ребятами. И вот, Зоенька, привезли нас под Гурьев. Я дня три привыкала, а потом за повара стала работать. На всё звено варила. Ну, и сетку когда переберёшь да починишь. Это я скоро привыкла. А вчера у нас, Зоя, происшествие было: стали невод выбирать, а в мотне что-то бьётся. Думали, белужина, а там тюлень оказался, здоровенный, чуть меня не укусил…

- А ты где же жила-то, Люба? - перебила Зоя.

- Тут и жила, на реюшке. Вы не думайте, у нас там просторно, чистенько, даже занавесочки есть. У нас в звене одни женщины. И шкипер - женщина, да вы её знаете, Груша Истомина. Помните, в волейбол хорошо играла? Да какой ещё шкипер-то!

- А чего же вы ели?

- Как чего ели? - удивилась Люба и даже глазами заморгала. - Рыбу ели, хлеб ели, кашу, помидоры, арбузы. Мы раз на завод ходили, там даже мороженое ели. И кино смотрели. Это мы две недели, как в чернях, а то все в море были, там что хочешь есть. Нам, Зоя, кефаль попалась; я одну засушила, с собой везу, в школу, для музея. Хотите покажу?

Интересно всё-таки, черноморская рыба, а как у нас прижилась…

- Ладно, после покажешь свою кефаль… А скажите, ребята, куда вы Сержана девали?

- А Сержан в другой колонне. Они в Богатом култуке промышляют. Да не бойтесь, не пропадёт. Есть о чём беспокоиться…

Но у Зои на этот счёт было особое мнение. Теперь, когда все остальные ребята были на борту, больше всех её беспокоил Сержан.

Оставив ребят, она написала длинную радиограмму.

И опять полетели над морем запросы и ответы. Имя Сержана Амангельды столько раз в этот день повторялось по радио, что будь Сержан другим человеком, он возомнил бы себя героем.

Но Сержан не слушал радио и не мог слушать.

В тот самый день и в тот самый час, когда ребята перебрались на борт «Ломоносова», Сержан был в самой северной части Каспийского моря. Он плыл, стоя на носу передовой реюшки, и держал в руках щуп - тонкий шест, глубоко опущенный в воду. Позади широким фронтом, кренясь под напором оранжевых дублёных парусов, шли остальные суда бригады; и бывалые рыбаки ждали сигнала, который должен был подать этот мальчик, первый год промышлявший в море.

Сержан, казалось, рождён был для Каспия. С первых дней, попав на реюшку, он быстрыми чёрными глазами ощупал каждую снасточку, каждый гвоздик, каждое колечко. Чего не понимал сам, спрашивал, не стесняясь, а неделю спустя уже и советовать стал звеньевому.

На реюшке он прижился сразу и работал наравне со взрослыми рыбаками. Он ставил и убирал паруса, стоял на руле, вымётывал за борт сети, а вечерами, когда затихал ветер, при свете «летучей мыши» чинил сети, и челнок, как заводной, мелькал в его цепких руках.

Но вовсю развернулась его рыбацкая удаль только под конец, когда разрешили лов в чернях.

Стоя рядом с бригадиром на носу реюшки, Сержан учился нащупывать рыбу, идущую в глубине, под днищем кораблика, и скоро таких успехов добился в этом хитром искусстве, что бригадир, поверив в его талант, часто торжественно вручал ему щуп.

Каким-то особым рыбацким чутьём Сержан сразу определял и размер и направление косяка, и не было случая, чтобы он промахнулся.

Вот и в тот день Сержан стоял с длинным щупом в руках и ждал, когда, задев о скользкие бока лещей, плотной стеной идущих в воде, щуп задрожит особенной дрожью.

Вот он поднял щуп, опустил поглубже, наклонил вправо, влево.

- Есть рыбка! - сказал он негромко и, подняв щуп над головой, показал куда-то влево. - Давай! - крикнул он пронзительно.

Реюшки повернулись все вдруг, шмякнулась в воду мотня, побежали длинные крылья невода, широкой петлёй окружая косяк. Реюшки разошлись и снова стали сходиться, торопясь закрыть рыбе последний путь к спасению. Но то ли звеньевые замешкались, то ли трава помешала манёвру, только всем показалось, что рыбаки не успеют сомкнуть кольцо.

- Уйдёт, - с досадой сказал бригадир, из-под руки следя за работой.

- Не уйдёт! - крикнул Сержан и, бросив щуп, как был, кинулся в море и, по грудь в воде, захлопал руками, закричал, запрыгал, загоняя рыбу в кольцо.

С других реюшек тоже спрыгнули рыбаки. Крик, шум, плеск поднялись в море. А когда наконец сомкнулись крылья невода и рыба, запертая в кольцо, зашумела, забилась, сверкая на солнце серебряными боками, Сержан взобрался на палубу, не снимая, на себе, отжал штаны, утёрся ладонью и с гордостью сказал бригадиру:

- А ты говоришь, уйдёт. У нас не уйдёт, дядя Володя!

На другой день, когда Сержан проснулся, над морем царил полный штиль. Штиль рыбаку хуже бури. Сержан лениво оглядел горизонт, достал из люка охапку сетей и, внимательно просматривая их, стал чинить изъяны.