Джон Грин - Многочисленные Катерины

Их догонял двухцветный «шевроле бронко», за рулем которого сидел ДК. Колин неохотно остановился и приспустил окно.

– Эй, Лесс! – сказал ДК.

– Не смешно, – возмутилась Линдси.

Словно опровергая ее слова, Чейс, развалившийся на пассажирском кресле, громко заржал.

– Слушай, мы с Чейсом сегодня встречаемся с Фултоном в лагере. Увидимся там?

– Я лучше останусь дома, – сказала Линдси, а потом повернулась к Колину: – Поехали уже.

– Да ладно, Линдс, я пошутил.

– Езжай, – повторила она, и Колин нажал на газ.

Он как раз собирался спросить, что все это значит, когда Линдси повернулась к нему и очень тихо сказала:

– Ничего такого, просто шутка между нами. Так вот, я читала твой блокнот. Почти ничего не поняла, но, по крайней мере, все просмотрела.

Колин тут же позабыл о странных словах ДК и спросил:

– И что ты подумала?

– Сначала я вспомнила, о чем мы говорили, когда ты сюда приехал. Тогда я сказала тебе, что быть значимым – плохая идея. Беру свои слова обратно, потому что, прочитав записи, я решила усовершенствовать твою теорему. Мне просто жутко захотелось исправить ее и доказать, что в отношениях есть закономерности. Эта теорема обязана работать, ведь люди чертовски предсказуемы. Но тогда эта теорема уже не будет твоей – она станет нашей, и тогда я… ох, ну и тупо звучит. Получается, что мне и самой хочется стать немного значимой – чтобы обо мне знали не только в Гатшоте, – иначе я бы о ней так долго не думала. Наверное, я просто хочу прославиться, не уезжая из города.

Колин сбавил скорость, увидев знак СТОП, а потом посмотрел на девушку.

– Жаль, – сказал он.

– Чего жаль?

– Жаль, что ты не смогла ее исправить.

– Но я это сделала! – сказала она.

В двадцати футах от знака СТОП Колин притормозил и спросил:

– Ты уверена?

Но она молчала и улыбалась.

– Расскажи! – взмолился он.

– Ну, я ее не то чтобы ИСПРАВИЛА, но у меня есть идея. Я ничего не смыслю в математике – ничегошеньки, – так что поправь меня, если я ошибаюсь, но, по-моему, твоя формула учитывает только то, что Бросальщик или Брошенный человек – да?

– Ну да. В этом и есть смысл формулы. В том, кто кого бросит.

– Но ведь в отношениях важно не только это! Еще важен, например, возраст. В девять лет отношения гораздо короче и несерьезней, чем в сорок один, когда срочно надо замуж выходить, пока не прихватил климакс, так?

Колин отвернулся от Линдси и посмотрел на перекресток впереди. Он задумался. Теперь все казалось ему таким очевидным! Так часто бывает с открытиями.

– Больше переменных! – радостно воскликнул он.

– Ну да. Как я и сказала, например, возраст. Ну и много чего еще. Извини, но привлекательность тоже важна. Я знаю одного парня, который недавно ушел служить на флот, но в прошлом году учился в выпускном классе. Я люблю Колина и все такое, но тот парень был просто сногсшибательным: милый, веселый, точеная фигура, мускулы и шикарная тачка «монтеро».

– Ненавижу этого парня, – сказал Колин.

Линдси засмеялась:

– Да, ты бы его точно ненавидел. Он был образцовый Бросальщик. Самопровозглашенный сторонник теории четырех «З»: заметить, запудрить мозги, засадить и забыть. Только он совершил ошибку, когда начал встречаться с единственной девушкой в Центральном Теннесси, которая была еще привлекательней его: с Катриной. И он стал самым приставучим бойфрендом на свете. Понимаешь, смотрел на нее таким щенячьим взглядом, что Катрине пришлось бросить его.

– Но дело не только во внешности, – сказал Колин и привычно потянулся в карман за карандашом и блокнотом (он завел новый блокнот). – Дело в том, насколько привлекательны люди друг для друга. Допустим, я знаю очень красивую девочку. Но у меня бзик – мне нравятся только девочки с тринадцатью пальцами на ногах. Так вот, если у нее вдруг окажется всего десять пальцев, мне придется ее бросить, даже если ей нравятся только худые парни в очках.

– И с красивыми зелеными глазами, – беспечно добавила Линдси.

– Чего, чего?

– Я сделала тебе комплимент, – засмеялась она.

– А, мои. Ну да. Зеленые.

Круто, Одинец, круто.

– Так вот, я думаю, что формула должна быть гораздо сложней. Такой, чтобы полная бестолочь в математике вроде меня в ней ничегошеньки не поняла.

Подъехавшая сзади машина посигналила, и Колин тронулся с места.

Когда они припарковались на просторной стоянке у дома престарелых, было решено оставить пять переменных:

Возраст (A) [58]

Дифференциал популярности (C) [59]

Дифференциал привлекательности (H) [60]

Дифференциал Бросальщика/Брошенного (D) [61]

Дифференциал Интровертности/Экстравертности (P) [62]

Они сидели в машине, опустив стекла. Воздух был теплым и липким, но не душным. Колин делал наброски новых идей и объяснял их Линдси, наблюдавшей за тем, как он чертит графики, и время от времени что-то подсказывающей.

Через полчаса он уже чертил один за другим хмурые графики подвида «она-бросила-меня». Но все эти графики неверно отображали время. Роман с Катериной XVIII, продолжавшийся несколько месяцев, казался ничуть не длиннее и не важнее романа с Катериной V, в объятьях которой он провел три с половиной недели. Похоже, он создал слишком простую формулу. И изменял ее совершенно беспорядочным образом. Что, если возвести привлекательность в квадрат? Что, если добавить синусоиду сюда и дробь туда? Он попытался смотреть на формулу так, будто она была связана не с математикой, которую он терпеть не мог, а с языками, которые обожал. Постепенно он стал воспринимать ее как попытку что-то сообщить. И принялся дробить переменные, чтобы с ними было легче работать. Он предвидел, как будет выглядеть график еще до того, как подставлял значения переменных, и формула становилась все сложнее и сложнее, пока не стала казаться ему – как бы сказать, чтобы не прозвучало тупо, – красивой.

После часа работы в машине формула выглядела вот так:

– По-моему, почти то, что нужно, – сказал он наконец [63].

– Да, я в ней ничегошеньки не понимаю, так что, мне кажется, ты точно добился успеха, – засмеялась Линдси. – Ладно, пойдем к старичью.

Колин бывал в доме престарелых лишь однажды. Когда ему было одиннадцать, они с папой поехали в выходные в Пеорию, штат Иллинойс, чтобы навестить троюродную тетку Колина, Эстер, которая в то время лежала в коме, и поэтому с ней было не очень весело.

Но этот дом – он назывался «Закатные земли» – произвел на него самое благоприятное впечатление. На лужайке за столиком играли в карты четыре премилые старушки в широкополых соломенных шляпах.

– Неужели это Линдси Ли Уэллс? – воскликнула одна из них, и Линдси поспешила к столу.