Альфред Элтон Ван Вогт - Избранные произведения. Том I [Компиляция]

— Вероятно, здесь имеются в виду человекогиены, незаконно захватившие власть.

Он заметил, как слегка покрасневшее лицо Доолдна нахмурилось.

— Здорово ты им выдал, Модиунн, там, на заседании. Действительно, кто дал гиенам право решать, куда посылать корабль?

На лице у него застыло мрачное выражение, Мощные челюстные мышцы напряглись. Он сжал зубы, и они лязгнули, как металл.

— Раньше я никогда об этом не думал — сказал он.

— Вот-вот, — поддакнул Роозб, — здорово ты их! Черт возьми! — он взглянул на ягуара, — ведь мы с тобой на пару запросто одолели бы с десяток гиен. И они еще смеют нам указывать, как себя вести!

Модьюн быстро переводил взгляд с одного могучего человекозверя на другого. Лица у обоих побагровели. Было видно, что доселе дремавшие в них чувства пробудились, как вулкан.

«Значит, звериные инстинкты спрятаны не так уж глубоко.» — подумал человек.

Он удивился… и одновременно принял решение: впредь нужно получше обдумывать свои слова. Не стоит зря будоражить человекозверей, а то еще попадут в какую-нибудь историю. В слух он сказал:

— Успокойтесь, ребята! Не надо так кипятиться. Все это не бог весть как важно.

Еще несколько мгновений напряжение держалось. Потом краска возмущения постепенно сошла с их лиц.

Доолдн протянул руку и взял у Роозба документ.

— Дай-ка мне взглянуть, — потребовал он.

— Погоди, — запротестовал медведь, но его реакция была не такой быстрой. Ягуар опередил его и уже разворачивал повестку. Увидев первые же слова на внутренней стороне, он на несколько секунд потерял дар речи. Потом прочитал вслух:

— Повестка для явки в уголовный суд.

— Уголовный… — как эхо повторил за ним Наррл.

Все четверо человекозверей почти одновременно отодвинулись от Модьюна. Стоя поодаль, они смотрели на него.

На лицах застыло недоверие. Обычное выражение простодушия быстро улетучилось. Тогда Модьюн сказал:

— Ну какой же я уголовник, если в мире вообще нет уголовных преступлений?

— Конечно, он прав! — обрадовался Роозб. — Что такого он мог натворить?

— Ну-у, я не знаю… — это был лис, в голосе его звучало сомнение. — Если человекогиены считают, что он преступник, значит, так оно и есть. Мы можем сколько угодно ломать себе головы, как они оказались в правительстве. Однако они там.

Модьюн обратился к Доолдну:

— В повестке должно содержаться обвинение. Что там говорится дальше?

— Вот именно, читай дальше, — поддержал его Роозб.

Тогда ягуар снова повернул листок к свету и произнес мягким, низким голосом:

— Так, обвинение… а, вот оно: «Повреждение выходного устройства компьютера, незаконный вход в жилище для приезжих,» — он заморгал. — Ну, это не тянет на серьезное нарушение. — Он снова заглянул в повестку.

— Здесь сказано, что тебе нужно явиться в суд… ага — в следующий вторник. А теперь послушайте: «Всем честным гражданам предписано воздерживаться от общения с обвиняемым.» Честные граждане — это про нас. Так что, он покачал головой, — придется тебе до вторника поскучать в одиночестве.

Доолдн торопливо сложил повестку и отдал Модьюну. Все мимолетные симптомы неповиновения властям, которые он проявлял лишь несколько секунд назад, бесследно исчезли. Он сказал:

— Лучше нам, ребята, поскорее убраться отсюда. — И добавил, обращаясь к Модьюну:

— До вторника, приятель!

Он пошел прочь, за ним следом поспешил лис, небрежно помахав на прощанье. Роозб и Икхдохс переминались с ноги на ногу. Медведь неуверенно проворчал:

— Нельзя же так просто уйти и оставить товарища в беде.

Модьюн еще тверже решил не впутывать человекозверей в свои дела.

— Ничего, ведь это только до вторника, — сказал он. — Тогда и увидимся.

Видимо, это были именно те слова, которых от него ожидали медведь с бегемотом. Они заметно воспряли духом и пожали ему руку с явной благодарностью. А потом заторопились вслед за своими друзьями.

Когда Модьюн, двинувшийся в том же направлении, подошел к лифту, четверки уже и в помине не было. И вообще вокруг он не видел ни единой живой души. Когда дверь лифта открылась, Модьюн с удивлением убедился, что кабина пуста. Тоже странно. Тем не менее, он уже совсем собрался войти, как вдруг его насторожило полное отсутствие народа. Ведь еще пять минут назад его здесь было хоть пруд пруди.

«Пойду-ка я лучше пешком, — решил он. — Нельзя забывать, что нунулийцы — коварная публика»

Только не хватало, чтобы именно тот лифт, в котором он будет спускаться, где-нибудь застрял. Тогда, чтобы выбраться, ему придется нарушить еще несколько законов. Спустившись на один этаж, Модьюн решил, что его реакция на эту простую ситуацию чересчур сложна.

— Скорее всего, — вздохнул он, одолевая второй пролет из тридцати трех, — как раз такие мысли и донимали людей в те стародавние времена, когда на Земле процветали интриги, конкуренция и прочие сложности.

Достигнув, третьего пролета, он уже испытывал явное отвращение к жизни по эту сторону барьера. Может быть, стоит сделать то. чего хотят от него нунулийцы вернуться назад, за барьер, и забыть все это безумие.

Однако, спустившись еще на один этаж, он обреченно произнес:

— Но ведь я дал обещание Доде. И потом, через несколько недель со мной будет Соодлил.

Так что ему не оставалось ничего другого, как спускаться еще на тридцать этажей

Что он и сделал.

Но к тому времени, когда он добрался до вестибюля, у него уже созрело решение.

И потому он включил внутреннее зрение.

Все вокруг дышало покоем… Лишь кое-где попадались отдельные очаги напряженности.

Модьюн ощущал полное единство со всей окружающей частью вселенной — если не считать этих островков напряженности. В них, взаимодействуя и противоборствуя, неистово клубилась энергия. Насилие — вот как это называется. Или, может быть, готовность к насилию. Завихрения и сплетения, туманности, переливающиеся пряди, струи резкого, ярко-серебристого свечения — все это билось и вибрировало, нарушая безмятежность окружающего пространства.

Он видел — человекозвери ни о чем не подозревают. Они просто- напросто пешки. Их много, и благодаря им все пространство наполнено добродушием.

В этой картине окружающего мира гиены выглядели неодинаково. Подавляющее большинство — такие же пешки. Свечение, перевитое прядями, говорило, что они не знают, как оказались у власти. Одно несомненно — они приняли эту роль. Поэтому от них все время струится умеренная агрессивность. Цель, которую они постоянно преследуют, создает напряженность… пожалуй, даже жесткость. Но ничего особо серьезного.

Но вот верхушка этой породы… Тут Модьюн сразу же заметил резкое изменение картины. Они знали , и это знание вселяло в них ликование.