Сергей Чернышев - Техноэкономика. Кому и зачем нужен блокчейн

Что руководило теми, кто разрешал такие опасные эксперименты? Что привело некогда одну из самых могущественных и интеллектуально сильных отраслей к потере компетенций? Очевидно, что разговор на эту тему назрел. Начать его мы решили как раз с Сергеем Чернышевым.

Тысячи раз на грани фола

– Вы утверждаете, что злосчастная турбина номер два Саяно-Шушенской ГЭС несколько тысяч раз выходила на сверхкритический режим работы…

– За что купил, за то и продаю. Мне эту информацию сообщили в абсолютно компетентных кругах. У турбины, грубо говоря, есть две зоны режимов: нижняя зона и верхняя по скорости вращения. При переходе из одной зоны в другую турбина проходит опасную зону резонансных колебаний. Она должна проходить ее, грубо говоря, дважды за время своего существования – когда ее разгоняют и потом, когда останавливают. Но за последние несколько лет турбина номер два по соображениям экономической целесообразности гуляла из нижней зоны в верхнюю тысячи раз!

– Как же управленцы допустили существование таких рисков? Как можно работать на грани аварии в течение многих лет?

– Здесь имеется обратная связь. Я вот человек советской формации, понимаю всю значимость того, о чем вы говорите. Но в бухгалтерско-финансовой логике получается, что все подобные инженерно-технические заморочки – гигантская унылая статья затрат, снижающая финансовый поток. И потому никому не интересная. Поэтому боюсь, что завтра найдут каких-нибудь «бомжей» и объявят их ответственными за катастрофу на СШГЭС. Под «бомжами» я имею в виду бюджетников, которые занимались теми самыми «унылыми» вопросами технологии и безопасности.

За прошедшие годы отчаянные попытки технарей из числа гидроэнергетиков продавить вменяемую промышленную или технологическую политику закончились ничем. Как и многие другие люди, которые были привлечены в качестве консультантов в гидроэнергетике, я видел это своими глазами. Инженеры и конструкторы в нынешней системе скорее рудимент. Нужны только потому, что в штатном расписании есть такая строчка, или же как козлы отпущения. И то, что они предупреждали о возможности аварий, ничего не значит. Стало быть, надо было поактивнее предупреждать, граждане, бить в набат!

– Выходит, виноватых нет?

– Не хотелось бы сейчас обсуждать вопрос о том, кто виноват. Гораздо важнее, как должно быть все устроено, чтобы турбины в стране не летали.

У нас сейчас государство устроено так, что вопросы, которые должны решаться на уровне и от имени страны, никто не решает. На верхнем хозяйственном уровне сидят люди, которые очень стараются, но по природе своей компетенции никакого отношения к проблеме турбин не имеют. Это абсолютно закономерное следствие того хозяйственно-политического механизма, который мы себе выстроили.

Сейчас на Западе формируется представление о нас как о каких-то лилипутах, которые пришли на землю, где жили атланты. Атланты были такие-сякие, тоталитарные, у них было плохо с политкорректностью и правами человека. Но они каким-то загадочным образом, опираясь на космические знания, воздвигли циклопические сооружения. Всякие станции, вышки, самолеты. А теперь на смену им пришли карлики, у которых эти циклопические сооружения одно за другим ломаются. Образ не был бы таким обидным, если бы в нем не было привкуса правды. Не недостатки, а сами свойства построения нашего общества сегодня таковы, что все эти несчастные станции будут сыпаться все быстрее и все страшнее. Ибо мы не учли чего-то очень важного.

Забыли про промполитику

– Чего же мы не учли?

– Родная советская страна, где мы жили, напоминала трехэтажное здание без первого этажа. Был верхний – назовем его промышленной политикой. Был средний – этаж корпоративной политики. А вот нижнего – этажа экономической политики – не было.

Промышленная политика – это то, где разбираются с вопросом, что именно мы производим, из чего и как. И в этом смысле вопрос о том, как устроена турбина, сколько должно быть турбин в стране, каковы ее КПД, прочность, надежность, скорость вращения, – все это частные следствия промышленной политики.

Корпоративная политика – это тоже очень важная вещь. Всем понятно, что в любом производстве есть цепочки переделов. Как мы будем эти переделы размещать, распределять по существующим промышленным фондам? У нас по стране раскиданы города-заводы. И если в рамках промполитики ясно, что нужен сверхчистый графит в количестве ста тонн для таких-то реакторов, то вопрос номер два – где добываем-очищаем, кому доверим производить. Размещение по регионам, по отраслям, по крупным корпорациям конкретных переделов – это вопрос корпоративной политики. А если не хватает действующих переделов – кому поручить создать новое производство. А если не успеваем – у кого купить.

И наконец, эти два этажа должны опираться на нижний, который в Советском Союзе так и не достроили: на экономическую политику. Необходимо, чтобы внизу люди проявляли инициативу, были шкурно заинтересованы в том, чтобы их родной завод максимально эффективно использовался. Как это делать – через хозрасчет, через акции, долевое участие, – дело десятое. Важно, чтобы это было. Советская власть не решила проблемы экономической политики. Как только она разрешала людям снизу проявлять инициативу в дозагрузке фондов, эти люди становились какими-то очень уж инициативными и излишне богатыми.

В ходе реформ мы перевернули здание хозяйства с ног на голову. У нас появилась экономическая политика. Народу дали возможность творить, появился инициативный слой предпринимателей, собственников, которые управляют своими активами, долями в производственных фондах. И все бы хорошо, если бы под просевшее здание социалистического хозяйства подсунули первый этаж – этаж экономполитики, как это сделали китайцы. Но мы не ограничились тем, что доделали первый этаж, мы перевернули все здание. И экономическая политика оказалась наверху. Сейчас мы живем в стране, где правят экономисты и юристы. Поскольку они такие умные, симпатичные реформаторы, мы решили, что они, собственно, и должны дальше руководить всем процессом.

На промышленном уровне политика планируется натуральными показателями мощности. Какие там могут быть деньги? А уж дальше бухгалтеры-финансисты должны считать, как монетизировать стратегическое решение, сделать его как минимум самоокупаемым. Но мы оказались в такой стране, где главными стали счетоводы, максимально далекие от производства. Те, кто управляет стоимостью. Получился интересный феномен, когда государственная политика – прежде всего финансовая. Что делать в этой логике с турбинами? В этой логике нет места для турбин – их просто не существует.