Алексей Зимин - Единицы условности

Мы пили черный чай с мятой и разговаривали о путешествиях. У моего собеседника здесь все тоже было схвачено.

Семь лет назад он придумал себе восемьдесят маршрутов и уже оттарабанил почти шестьдесят.

Он говорил об этом без придыхания, как о рутинной работе. Бразилия, Новая Зеландия, Острова Зеленого Мыса, Патагония. Ему осталось поставить галочки напротив Эфиопии, острова Тонга и еще дюжины с небольшим мест. А потом планетарная география закончится, как соль в бакалейной лавке.

Я спросил, что будет дальше. Он сказал, что возлагает большие надежды на космический туризм. В этом ответе звучал естественный оптимизм человека, который только что удачно зафиксировал прибыль.

Я спросил, а был ли он уже, к примеру, в городе Плес? Он удивился: «А где это?» Я сказал, что это практически в космосе, в Ивановской области. «И что, есть ли жизнь на этом Марсе, то есть Плесе?»

«Там копченая щука, вся в бусинках слез, как бунинская барышня. И Волга, танцующая с берегами медленное танго. Там с зеленого холма открывается вид на перелески, от красоты которого бесился Левитан. Там люди простые, как ситцевые трусы, и загадочные, как бархатная портьера».

Путешествие на альфа Центавра откладывается. Будущим летом мой портфельный инвестор едет в город Плес. Он составил подробнейший план путешествий по свету и забыл включить в него свою родную страну. Люди часто не замечают того, что находится у них под носом. Имея определенный угол зрения, вполне можно не заметить одну шестую часть суши.

Я сам много лет провел в удобном заблуждении, что за пределами Московской кольцевой автодороги бьются в веселой истерике волны Тихого океана.

Я думал, что Россия, о которой я читал в газетах и которую видел по телевизору, это варварская выдумка, которую продажные СМИ культивируют для того, чтобы было чем объяснять рекламодателю низкий процент аудитории с зарплатой от 7000 у.е.

Но с тех пор я кое-что повидал. Я видел леса, которые никогда не будут вырублены на дачные сотки, и поля, в которых снег тает только к маю. Я видел города, где главной достопримечательностью был мой автомобиль, и города, в которых памятников больше, чем жителей. Я видел гостиницы, портреты которых можно печатать на страницах архитектурных журналов, и рестораны, о которых никогда не узнает Miche-lin. Я сравнивал окрошку в Кинешме и Ярославле и выяснил, что чем дальше от Москвы, тем слаще становится квас. Я говорил с людьми, главным смыслом жизни которых был копченый омуль, а со мной говорили люди, главным достижением которых было то, что они каким-то чудом еще живы.

Когда я рассказываю все это в какой-нибудь компании, я вижу, как загораются глаза людей, которые считаются моими соотечественниками.

Ни Турция, ни Бразилия, ни даже Таити и остров Тонга уже не вызывают подобного трепета. Я помню, каким гоголем держался человек, только что вернувшийся с Фолклендских островов. Ему даже не надо было ничего говорить. И так все вокруг смотрели на него, как на выброшенный на сушу Ноев ковчег, обросший ракушками и бородой морской капусты ламинарии.

Сегодня, чтобы произвести впечатление в обществе, этому человеку надо как минимум разыграть в лицах перипетии англо-аргентинской войны. Но стоит сказать хоть что-то хорошее о собственной стране, как все вокруг моментально оживляются: «Правда?! Да не может быть! Я слышал об этом, но не был до конца уверен».

Практически все известные мне туристы крайне нелицеприятно отзываются о своих соотечественниках, когда встречают их на международных курортах, в барах Лондона и ресторанах Парижа. «Вот мерзость, - говорят одни. - Отдых был безнадежно испорчен. На пляже были одни русские». «Ужас, - говорят другие. - Совершенно невозможно было расслабиться. Сплошная русская речь».

Те же самые люди, путешествуя внутри России, говорят потом о русских с интонациями Гришковца: «Этот человек из Пензы оказался просто душкой. А потом мы поехали в Пермь, и там гаишники - святые». И настроение улучшилось.

Может быть, это связано с тем, что к путешествиям за границей сегодня положено предъявлять завышенные требования. Поэтому ожидания часто бывают обманутыми.

Путешествуя по России, ты все время ждешь самого худшего. А тут раз - и копченая щука. Два - и Волга, как невеста на брачном ложе. Вообще приятно, что в мире есть место, где дурным предчувствиям наследует приятное послевкусие. Еще приятней, когда это место по удачному стечению обстоятельств называется Родиной. Большинство из нас живет с этой дамой супружеской жизнью, ночуя в разных квартирах. Мне кажется, настало время познакомиться поближе.

В школьном курсе Пушкина меня больше всего интриговали пропущенные строфы «Онегина», конечно.

Ну и десятая глава - что там за нервными дефисами? Наверняка самое важное.

Какая-нибудь чеканная порнография или донжуанский список, на худой конец. Не зря же «Онегина» называли «полной энциклопедией русской жизни». Значит, там должны были быть словарные статьи и на букву «х».

Мой однокашник М.В., по кличке Жирный, был на экскурсии в Пушкинских Горах. И там, в Музее села Михайловское, ему открылась часть правды. Не про «Онегина», про Пушкина вообще. Якобы он там видел один ветхий листок. И на листке, как положено у Пушкина, - порхающие женские головки, и тем же гусиным пером выведено: «Вчера, с божьей помощью, на сундуке отъеб Анну Петровну Керн». И ниже всем известное: «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты» - и далее по тексту. Этот автограф, по словам Жирного, полтора века замалчивался - сначала царской охранкой, а потом - коммунистической цензурой.

В это было легко поверить. Не только потому, что у Пушкина всегда были сложные отношения с женщинами и властью, а про цензуру понятно и ежу. Самым убедительным в этой легенде было словоупотребление запрещенного глагола. С дерзкой архивной приставкой «от». «Отъеб» - это было очень похоже на правду. -уе •б

Если есть вертикаль власти, есть и горизонталь.

Сразу после пересечения границы Московской и Тверской областей задницей чувствуешь, что Россия - федеральное государство. И что у разных субъектов этой федерации - собственные и подчас таинственные представления, например, об асфальте.

Сразу на въезде в Тверскую область автомобиль попадает в зону турбулентности и не выходит из нее двести километров - до деревни Карево, первого населенного пункта под юрисдикцией Пскова. Дальше, до самых Пушкинских Гор, дорога будет вполне сносной.

Почему в небогатой Псковской области по многоколейке можно без стеснения ехать 90, а в небогатой Тверской тот же самый тракт выглядит так, будто его подрывала отступающая армия, - занимало мои мысли все те триста километров, что отделяют Карево от поворота на Пушкиногорье.