КОСМОПОЛИС

Он не смотрел на нее. Она захлопнула дверь и, пробежав рядом с потрепанным мужчиной около банкомата, направилась на север по Пятой Авеню. Что-то было знакомое в этом человеке. Не полевая куртка цвета хаки и не волосы, уложенные, казалось, бумагоуничтожающей машиной. Возможно ему была знакома его сутулость. Но Эрика не беспокоило, был ли это кто-то, кого он когда-то знал. Ведь таких людей много: некоторые умерли, другие были вынуждены уйти на пенсию, проводя одинокие часы в туалете или гуляя в лесу со своими треногими собаками.

Он думал об автоматизированных банкоматах. Сам термин был стар и носил в себе тяжелую историческую память. Оно работало для противоречивых целей, не имея возможности выбраться из разума опьяненных людей и нелепо движущихся частиц. Оно было антифутуристическим, настолько неуклюжее и механическое, что даже его акронимы звучали старо.

Инграм сложил стол обратно в выдвижной ящик. Собрав свои вещи в портфель, он вышел из машины, повернувшись и коротко взглянув на Эрика. Он стоял на расстоянии нескольких футов, но уже терялся среди толпы, забытый, даже когда заговорил, с широко открытыми глазами и отчужденностью в голосе.

- У вас асимметрия простаты, - сказал он.

2

Признания Бенно Левина

НОЧЬ

Он мертв, буквально. Я перевернул его и взглянул ему в лицо. Его глаза были мирно закрыты.

Но каким образом мирность может быть с ним связана? Из его горла слышался тихий звук, для объяснения которого мне понадобились бы недели. Но ведь невозможно разобрать слова в звуке. Это две разные системы, которые мы отчаянно пытаемся связать.

Звук был похож на то, что он уже однажды сказал. Мне нужно снова повторить его слова. Потому что я уверен, он уже это говорил в связи с какими-то делами, проходя рядом с моим рабочим местом, человеку, который был с ним. В связи с зеркалами и изображениями. Или с сексом и любовью. Это тоже две разные системы, которые мы пытаемся связать.

Но позвольте мне высказать свое мнение. У меня была работа и семья. Я боролся за любовь и обеспечение. Сколькие из вас действительно знают горькую силу простого слова "обеспечение"? Они всегда говорили, что я непостоянный. Это он был непостоянным. У него были проблемы с личностью и гигиеной. Даже его походка была смешной. Я никогда не слышал этих, описывающих его, фраз из уст других людей, но знал, что их можно почувствовать даже только по его внешности и необязательно произносить.

Я угрожал ему по телефону, хоть и сам не верил в собственную угрозу. Но они приняли ее за настоящую, я знал что они так и сделают, ведь мне хорошо были знакомы фирма и персонал. Одного я не знал - как его выследить. Он передвигался по городу безо всякой закономерности, вместе с вооруженной охраной. В такой одежде меня бы даже близко не пустили к зданию, где он жил. И я принял это. Даже в фирме трудно было найти его офис. Он постоянно менял его, иногда работая совсем в другом месте, или где попало, или в пристройке к дому, потому что он не отделял работу от личной жизни, или путешествуя и думая, или проводя время в окутанном разными слухами домике у озера в горах.

Моя одержимость связана с разумом, а не с действиями.

Теперь мое положение позволяет разговаривать с его трупом. Я могу говорить, а он меня не перебьет и не поправит. Он не сможет сказать мне что-то, а может мне так кажется, или я просто обманываю себя? Мой разум отуманен. Это преступление попадет в зал почета самых страшных событий.

Когда я пытаюсь подавить гнев, у меня случаются приступы хвабьюнга (Hwabyung - специфичная для корейцев болезнь, проявляющаяся в виде неспособности подавлять эмоции - прим. пер.). Это культурная паника. Я заразился ею в интернете.

Я был доцентом по прикладным вычислительным системам. Может я уже говорил об этом в муниципальном колледже. Потом я ушел, чтобы заработать миллион.

Карандаш, которым я пишу, желтого цвета, с номером 2. Я хочу запоминать вещи, которыми пользуюсь. Просто так, для галочки.

Я всегда знал, о чем они говорят, неважно словами или взглядами. Это то, что людям кажется они видят в другом человеке. И это становится его реальностью. Если люди думают, что он ходит сгорбившись, тогда он так и будет ходить, с плохой координацией, потому что это его роль в жизнях окружающих, и если они говорят, что одежда плохо на нем сидит, ему придется научиться небрежно относиться к своей одежде, даже презирать ее и наказывать себя.

Я готовлю речи в уме все время. Вы тоже так делаете, но только не всегда. А я - всегда. Длинные речи, адресованные кому-то, кого я никогда не узнаю. Но мне начинает казаться, что этот кто-то - Он.

Бумага, на которой я пишу, стандартного размера, в линию. Я хочу исписать десять тысяч страниц, но чувствую, что уже повторяюсь. Уже повторяюсь.

Я покопался в его карманах, после того, как перевернул труп. Один из его карманов был оборван. Пурпурного цвета рана на его голове уже покрылась коркой. Но мне неинтересно ее описывать. Мне интересны деньги. Я искал деньги. Ему успели постричь только половину шевелюры, на нем были туфли без носок. Тело пахло омерзительно.

Я крал электричество с высоковольтного столба, проведя линию к своему дому. Не думаю, что он это замечал.

Я много раз колебался, но решил, что не буду одним из тех ограниченных людей, которых видишь на улице, думающих и живущих только в минутах. Я живу в философском смысле конца света, и, действительно, собираю вещи с тротуаров. Из мусора, который выбрасывают люди, можно собрать целую нацию. Иногда я слышу свой голос со стороны, когда с кем-то говорю, наполняя воздух, окутывающий мою голову.

Окна опечатаны городом и заключены внутри здания. Но я открыл одно, чтобы впустить воздух. Я не живу в нереальной жизни, наоборот, моя жизнь обычна, не затрагивающая ценностей среднего класса. Я разбиваю стены, потому что не хочу жить в маленьких квартирах, похожих на тюремные камеры, где жили другие люди, среди всех этих дверей и коридоров. Ведь тут побывали столько семей со своими упакованными жизнями, шагая то к кровати, то к двери. Я хочу жить в открытой для разума жизни, где мои Признания были бы ценны для кого-то.

Бывают времена, когда я просто хочу всем телом тереться об стену или дверь. Такой вид контакта мне нравится. Мне нужны были деньги из его кармана из-за их особых качеств, а не из-за ценности. Я хотел почувствовать близость и прикосновение, его прикосновение, следы его личной грязи. Мне хотелось потереть деньги о собственное лицо, чтобы напомнить себе, зачем я его застрелил.

Какое-то время, я не мог отвести взгляд от тела. Посмотрев внутрь его рта, я пытался разглядеть гниль. Именно тогда я и услышал тот звук из его горла. Я даже ждал, что он заговорит со мной и был бы не против поговорить еще немного. После всего, что мы сказали в течение длинной ночи, я понял - у меня еще есть что сказать. В моем разуме рождались интересные темы. Темы одиночества и человеческого изгнания. Кого мне ненавидеть, если уже никого не осталось?