КОСМОПОЛИС

Они пожали друг другу руки и полуобнялись.

- Зачем мы здесь?

- Ты не слышал?

- Что? - спросил Эрик.

Козмо ударил себя в грудь.

- Брута Фез.

- Что?

- Мертв.

- Нет. Как. Не может быть.

- Мертв. Умер. Сегодня утром.

- Почему я этого не знал?

- Похороны проходили в течение всего дня. Семья хочет, чтобы весь город смог отдать ему дань уважения. Звукозаписывающая компания хочет поднять шум. На всех улицах, всю ночь.

- И я этого не знал? Как такое возможно? Я люблю его музыку. Его песни звучат в моем лифте. Я знал его.

Он знал его. Грусть и громкость этой фразы отражалась в самой музыке, Каввали (исполнение суфийской поэзии под музыку - прим. пер.) с религиозными ритмами и импровизацией. По мере того, как похоронная процессия двигалась вниз по очищенной от машин улице, музыка становилась все громче.

- Его застрелили?

Сначала показалась группа полицейских мотоциклистов, построившихся клином. За ними ехали два фургона с охраной, рядом с патрульной машиной. Все было понятно - еще один мертвый рэппер, который не смог отдать свой долг в виде денег или возможно женщин, какому-нибудь легкомысленному человеку и вышел к гремящим выстрелам, бормоча что-то себе под нос. Сегодня тот день, когда влиятельным людям приходит конец.

Козмо смотрел на него искоса.

- У Феза со школы были проблемы с сердцем. Он был под наблюдением специалистов, лечился у целителей. Сердце просто пришло в негодность. Это тебе не бандит в каком-нибудь темном переулке. Его даже на алкоголь не проверяли с семнадцати лет.

Затем подъехали машины с цветами, десять штук, обложенные белыми розами, подрагивающими на ветру. За ними следовал катафалк: открытая машина, в задней части которой находился гроб с телом Феза, приподнятый под небольшим углом, чтобы все могли его видеть. Везде стояли букеты из ярко-розовых асфоделий, цветов Аида - места, где находят свой покой души умерших.

Голос усопшего, звучащий откуда-то с самого края процессии, пел медленно и гипнотизирующе, под аккомпанемент фисгармонии (клавишнo-духовой музыкальный инструмент, по типу органа - прим. пер.) и ударных.

- Надеюсь ты не разочарован.

- Разочарован.

- В том, что он не был застрелен. Надеюсь он тебя не разочаровал. Потому что на самом деле это разочарование.

Козмо указал большим пальцем за свое плечо.

- Что с твоим лимузином? Зачем показывать публике хорошую машину в подобном виде? Это скандал, чувак.

- Все, что происходит - скандал. Смерть тоже скандал. Но мы все умираем.

- Я слышу голоса по-ночам. Потому что знаю - ты не мог сказать того, что сейчас сказал.

Множество женщин шли рядом с лимузинами, прикрыв головы платками или одетые в длинные балахоны с капюшоном. Их руки были запачканы хной, а на ногах не было обуви. Они рыдали. Козмо снова ударил себя по груди. Эрик повторил его движение. Он подумал, что Козмо выглядит впечатляюще, когда спокоен, со своей длинной бородой, белым шелковым кафтаном с капюшоном и символической красной, слегка приподнятой, феской на голове. Он представил, как трогательно это: видеть мертвого человека, лежащего обвитым своими же вокальными адаптациями исторической суфийской музыки, под рэп на панджаби, урду и уличном английском.

Пуля в лоб - проблем нет,

Проверял семь раз.

Теперь я одинокий поэт,

В рифмах своих увяз.

В толпе было много людей, но все они сохраняли тишину, шагая по тротуарам, а другие, в пижамах, смотрели на все это из окон своих квартир. Четверо личных охранников Феза шли рядом с катафалком, по двое с каждой стороны. Они были одеты по-западному, в темные костюмы и галстуки, отполированные оксфордские туфли, держа в руках боевые дробовики.

Эрику это понравилось. Охрана даже после смерти.

За катафалком шли танцоры брeйк-данса, в узких джинсах и кедах. Они были здесь, чтобы выказать свое уважение к истории жизни умершего, рожденного под именем Рэймонд Гэдерс в Бронксе и получившего признание публики. Танцоры были его ровесниками, в возрасте от тридцати до сорока, и они вернулись на улицы после стольких лет, чтобы снова показать невероятные трюки.

- Спроси, нравится ли мне все это дерьмо, - сказал Козмо.

Но энергия и великолепие заставили толпу впасть в уныние, они были больше огорчены, чем взволнованы. Даже молодые казались подавленными, относясь ко всему сверхуважительно, пока танцоры кружились, опираясь на локти и держа свои тела параллельно к земле, впав в горизонтальную лихорадку.

Скорбь должна быть всепоглощающей, подумал Эрик. Но толпа все еще училась, как надо оплакивать такого рэппера, как Фез, смешивающего языки, темпы и темы.

Только Козмо проявлял хоть какую-то живость.

- Я такой большой ретро-негр, мне ведь должно нравиться то, что я вижу. Потому что я даже и не могу мечтать о чем-то подобном в своей жизни.

Да, они вертелись на головах, теперь их тела были направлены перпендикулярно к земле, а ноги разведены в стороны. У одного из танцоров руки были связаны за спиной. Эрику показалось, что в этом есть что-то мистическое, за пределами человеческих возможностей, страсть сбрендившего святого, бродящего по пустыне. Какими потерянными для мира им нужно быть здесь, в грязи и черноте Девятого Авеню.

За танцорами следовали семья и друзья, в тридцати шести белых лимузинах, три из которых находились на одной линии. В них ехали мэр, полицейские комиссары, дюжина членов Конгресса, матери безоружных чернокожих, застреленных полицией, друзья рэпперы в машинах, едущих посередине, и представители прессы, высокопоставленные заграничные чиновники, лица из фильмов и телевидения. В толпе были люди, принадлежащие разным религиям мира, в робах, сутанах и кимано.

Четыре новостных вертолета пролетели над головой Эрика.

- Ему нравилось возить с собой духовенство, - сказал Козмо, - Он однажды пришел ко мне в офис с имамом и двумя белыми парнями из Юты в костюмах. Он всегда молился.

- Некоторое время он жил в минарете, в Лос Анджелесе.

- Я слышал об этом.

- Я гостил у него однажды. Он построил минарет рядом со своим домом, а потом туда переехал.

Голос мертвеца становился все громче, по мере приближения фургона с динамиками. Его лучшие песни становились сенсацией, и даже те, которые не были хороши, все же считались хорошими.

Аплодисменты на фоне голоса становились более заметными, подводя Феза к импровизированному ритму, который звучал безрассудно и неустойчиво. Из толпы раздавались крики и вой. Они так показывали свою преданность. Аплодисменты от записи распространились на людей в толпе и в лимузинах. Теперь ночь получила конкретную эмоциональную окраску - восторг от лихорадочного единства, он и они, мертвец и пока еще живые.