КОСМОПОЛИС

Группа пухленьких пожилых католических монашек произносили молитвы вслух. Появились учителя школы, где учился Фез.

Его голос быстро бормотал что-то на урду, затем перешел на английский, и музыку пронзил крик одной из участниц аккомпанирующего хора. Это был крик восхищения, эйфории и чего-то еще, что невозможно выразить словами, чего-то запредельного. Весь смысл превратился в ничто, осталась только харизматичная речь, где слова неуклюже следовали друг за другом, без ударных или женских голосов. В конце концов голос затих. Люди подумали, что все закончилось. Они дрожали и были истощены. То, что Эрик хотел оказаться без гроша, здесь казалось осмысленным и благословенным. Внутри него не оставалось чувств, кроме исключительного спокойствия, безразличной обреченности и свободы.

Потом он задумался над собственными похоронами и почувствовал себя жалким. Не учитывая охранников, которых у него было трое, а у Феза - четверо. Какие элементы надо комбинировать, чтобы соответствовать тому, что происходило здесь? Кто придет смотреть на его труп? Люди, которых он сломал, которые злы на него. Люди с плакатов, которым только и надо позлорадствовать над кем-то. Он станет мумифицированным телом, над которым все будут издеваться.

Мысли о всех этих плачущих людях вызывали уныние. Здесь проходил спектакль, которым он точно не мог управлять. И похороны еще не закончились.

Потому что вышли дервиши, будто призванные тихим звуком единственной флейты. Это были тощие мужчины в туниках, широких юбках и зеленоватых, длинных, цилиндрических колпаках без полей. Они медленно крутились и вертелись, раскинув руки и слегка подняв головы.

Теперь хриплый голос Брута Феза, без музыкального сопровождения, читал медленный рэп, которого Эрик никогда прежде не слышал.

Парень думал, что он может быть мудрее системы.

Все делал по-своему, уличным принцем считал себя,

Но его мудрость не затрагивала сложные темы.

Никогда не говори того, чего не говорили до тебя.

Молодой танцор брейк-данса, привлекающий к себе опасности улицы, его аресты и избиения, танцы за милостыню на платформах метро, его стыд строчка за строчкой, женщины в блестящих колготках, недосягаемые, а потом момент истины.

Нить рассвета, будящего восток,

Ведет к рыданиям раскрывшихся душ.

Его видение суфийских традиций, борьба за то, чтобы стать не простой попрошайкой, а попрошайкой рифм, читающим бессодержательный рэп (так он его называл), учащим языки и традиции, которые были для него естественны, а не закованным в тайну и чуждость, с благословением, вырезанным на коже.

О Бог, о Человек, в роскоши живущий.

Грудное молоко молитв жадно сосущий.

Богатство, уважение в разных странах, бронированные машины и охранники, женщины в блестящих нарядах, женщины в чадре, с разрисованными телами, хватающиеся за спинки кроватей - обо всем этом Фез пел с горечью в голосе, будто рассказывая галлюцинацию, которая сообщила ему, что его сердце совсем ослабело.

В комнате кривой, новости слушал я не дыша,

Серебряно-холодная правда пронзила меня.

Я чувствовал, как у меня изо рта вылетела душа.

Мои золотые зубы потрескались до корня.

На улице было где-то двадцать дервишей. Эрик подумал, что возможно, они являются прототипами, ранними, прямостоящими, версиями тех танцоров брейк-данса. Последние слова Феза не находили ничего хорошего в смерти молодым.

Я хочу быть тем, кем всегда был -

Глупцом без рифм,

Потерянным, но живым.

Теперь ночь была наполнена музыкой, звуками арабской лютни, флейты, кимвала и ударных. Танцоры вращались против часовой стрелки, все быстрее с каждым оборотом. Они вращали свои тела, навстречу окончанию эры собственничества.

Хор пел громче. Потому что вращение - это все. Вращение - это драматическое действие, избавление от всего. Потому что грация их движений была общей. И потому что кое-кто сегодня умер и только вращение может унять печаль толпы. Он верил в это и попытался представить себе вращающихся людей без плоти, в жидком состоянии, превращающихся в жидкость, в круги на воде, а затем в туман, который в конце концов исчезает.

Когда охранники, полицейские и несколько машин прошли рядом с ним, он начал неистово плакать. Он скрещивал руки и бил по своей груди кулаками. Показались три автобуса с прессой, а за ними шли еще люди, плачущие, до боли похожие друг на друга, но разных рас, верований и в разных одеяниях. Он плакал и трясся, пока проезжали восемьдесят или девяносто машин с плакальщиками.

Он оплакивал Феза, всех здесь присутствующих и, конечно, самого себя, содрогаясь от рыданий. Другие стояли рядом и тоже плакали. В толпе началась цепная реакция - теперь все били себя по груди. А потом Козмо приобнял его и притянул к себе. И все происходящее ничуть не казалось странным. Когда люди умирают - надо плакать. И чем знаменитее покойник, тем шире распространяется горе. Люди рвали на себе волосы, выкрикивая имя усопшего. Эрик медленно успокаивался. Прижатый к Козмо, этой груде плоти и кожи, он почувствовал начало задумчивого осознания.

Было кое-что, чего он хотел от этих похорон. Ему хотелось увидеть, как катафалк, с приподнятым трупом, снова проедет по улице, хотел увидеть повтор. Для него было неправильным то, что катафалк проехал только один раз. Ему хотелось, чтобы тот снова появился, открывая гордое тело темноте ночи, чтобы снова наполнить толпу горем и интересом.

Он устал смотреть на экраны. Плазменные мониторы не были достаточно плоскими. Они казались плоскими, но теперь все изменилось. Он смотрел, как президент Всемирного Банка говорил что-то напряженным экономистам. А потом президент Соединенных Штатов заговорил на английском и финском из своего лимузина. Он неплохо владел финским и Эрик ненавидел его за это. Он понимал, что в конце концов люди догадаются о его действиях, о действиях одного человека, лишенного всего и уставшего. Он закодировал мониторы так, чтобы интерьер машины приобрел свой обычный вид. Теперь он мог свободно рассматривать окружающее, хоть его тело и было изолировано от внешнего мира. Он почувствовал, что вот вот чихнет.

Улицы быстро опустели, баррикады погрузили в грузовики и увезли. Машина двинулась вперед. Торвал сидел на переднем сидении.

Он чихнул и почувствовал, что чего-то не хватает, но скоро понял, что всегда чихал два раза, или может ему это просто показалось. Он подождал и вот, будто в награду за ожидание, чихнул второй раз.

Почему люди чихают? Чтобы избавиться от инородных частиц - защитная реакция слизистой оболочки носа.

Улица будто вымерла. Машина проехала рядом с испанской церковью и кучей бурого песчаника. Он налил себе бренди и снова почувствовал, что голоден.