КОСМОПОЛИС

Они разговаривали с ним. Они обнажали зубы и ели. Они настаивали, чтобы он взял револьвер. Но он не думал, что оружие ему еще понадобиться. Он боялся только того, что ночь уже кончается, и угроза, которая должна была материализоваться в тот же момент, когда погиб Торвал, уже никогда не будет серьезной.

Никто за ним не охотится. Не смотря на разрушения, которые он оставил после себя, кульминационного момента уже не будет.

Осталось только постричься.

Энтони накинул на него полосатую ткань и побрызгал воду на волосы. Разговор перешел на более нейтральные темы. Он снова наполнил стакан Эрика анисовым ликером и пощелкал ножницами в нескольких сантиметрах от его уха. Разговор был обычным для такого места, как парикмахерская: налоги, машины. Эрик держал стакан на уровне подбородка.

Через некоторое время он сорвал с себя ткань, потому что просто не мог больше там сидеть. Он вскочил с кресла и залпом выпил оставшийся ликер.

Энтони, держащий расческу в одной руке, а ножницы - в другой, почему-то вдруг показался таким маленьким.

- Как так?

- Мне нужно уйти. Не знаю как так. Просто так.

- Ну дай мне закончить хотя бы правую часть, чтобы обе части были симметричны.

Симметрия обеих частей видимо много значило для Энтони.

- Я вернусь. Даю слово. Ты закончишь начатое.

Водитель сразу все понял. Ибрагим взял револьвер и протянул его Эрику. На его руке пульсировала вена.

На его лице появилась решимость, он будто хотел убедить кого-то, что в мире есть слишком жестокие вещи. Эрику хотелось принять это, или рискнуть и разочаровать водителя.

Он взял пистолет - никелированный кусок металлолома. Но он почувствовал глубину того, что пережил Ибрагим. Он пытался читать по его жуткому глазу, по кровавой линии под обвисшим веком. Там определенно что-то было - история времени и судьбы.

Из длинной синей трубы валил дым - самое заурядное зрелище, но сейчас этот призрачный пар казался таким красивым, несущим в себе какую-то странность, неизвестную новизну.

Машина подъезжала к Одиннадцатому Авеню. Он сидел впереди, рядом с водителем и попросил его выключить все устройства, связывающие их с комплексом. Ибрагим выполнил просьбу. Затем он активировал дисплеи ночного видения, и в левом нижнем углу ветрового стекла появилось тепловое изображение объектов, находящихся за пределами досягаемости света фар. Он увеличил яркость кадра, с изображением мусорных куч около реки, и активировал микрокамеры, следящие за активностью вокруг машины.

Если кто-то подойдет к машине с любой стороны, они увидят это на одном из экранов.

Для Эрика все эти технологии были всего лишь игрушками.

- Ибрагим, скажи мне кое что.

- Да.

- Эти лимузины, которых так много на улицах. Мне интересно...

- Да.

- Где их паркуют на ночь? Для этого ведь нужно много места. Где-нибудь рядом с аэропортом, или в Лонг Айленде, или в Нью Джерси.

- Я поеду в Нью Джерси. А лимузин останется здесь.

- Где?

- Через квартал есть подземный гараж. Там паркуются только лимузины. Я оставлю там эту машину, сяду в свою и поеду домой через вонючий туннель.

Старое, десятиэтажное, индустриальное здание возвышалось на юго-восточном углу улицы. Это была старая фабрика одежды и настоящая ловушка для людей, если там вдруг вспыхнет пожар. Окна были опечатаны, здание было обстроено строительными лесами. Ибрагим остановил машину с правой стороны, держась подальше от мест, где проезд был закрыт. Прямо перед ними остановилась еще одна машина, фургон, в котором обычно продают готовые завтраки. Странно такое видеть в этот час, но стоило понаблюдать.

Он засунул пистолет за ремень, хотя это причиняло ему некий дискомфорт, и вспомнил, что сегодня уже спал, а значит сейчас он бодр и жаждет зрелищ. Что-то должно было скоро случиться, он не сомневался в этом, что-то чрезвычайное, возможно субъект наконец приведет в действие свой план.

Затем включился свет, с хрустом и шипением. Большие карбоновые прожектора на треножниках были подключены к уличным фонарям. Появилась женщина в джинсах, жестом указав водителю машины остановиться. Перекресток пропитался дрожащим светом, ночь вдруг ожила.

Люди бегали по улице, кричали что-то, или говорили по телефону, водители выгружали оборудование из длинных фургонов, припаркованных на обеих сторонах улицы. Трейлеры стояли на заправке. Мужчина в фургоне открыл опускающуюся часть машины, ту, откуда выдают еду, и только сейчас Эрик заметил тяжелую движущуюся платформу, на краю которой была установлена кинокамера и сидели несколько мужчин.

И это было не единственным, чего он не заметил. Когда он вышел из машины и приблизился к месту, которое не было заблокировано фургоном, он увидел приготовление к съемкам сцены.

По всей улице растянулись сотни голых людей. Они заполнили перекресток, лежа в случайных позах: некоторые тела лежали на других, некоторые просто распластались, или же приняли позу зародыша. Среди них были и дети. Никто не двигался, у всех были закрыты глаза. Это было стоящим зрелищем: город из недвижимой плоти, голый, освещенный. Столько беззащитных тел, которые совсем не подходят месту, где днем как обычно кипит людская жизнь.

Конечно, во всем этом был смысл. Кто-то снимал фильм. Но это была всего лишь внешняя часть. Эти тела - обыденная реальность, оголенная на асфальте. Их сила принадлежала только им и не зависела от каких-либо обстоятельств. Но в этой сцене было что-то смущающее и бесцветное, тень одиночества. Женщина закашляла и ее голова и колено слегка дернулись. Он не спрашивал себя, должны ли они быть мертвы, или просто лишены чувств. Для него эти люди были одновременно и грустными и отважными. Никогда в жизни они не чувствовали себя настолько обнаженными.

Техники ходили среди тел с измерителями света, осторожно переступая через головы и разведенные ноги, произносили цифры в ночи, а женщина с хлопушкой готовилась отмечать номера сцен и дублей. Эрик прошел к углу улицы и протиснулся между досками, закрывающими тротуар. Он стоял внутри какого-то строения из фанеры, вдыхая запах строительного раствора и пыли, и снял одежду. Он вспомнил, почему в области живота его то и дело пронзает жгучая боль. Именно туда попала охранница, выстрелив из электрошокера. Как сенсационно она бы выглядела здесь в своем бронежилете.

Внизу живота он так же чувствовал жжение, от водки, которую она туда вылила.

Он сложил штаны, спрятав в них пистолет, и оставил одежду на тротуаре. Темнота будто сама указывала ему путь, и он шел, касаясь плечом досок, пока не увидел свет. Он шел медленно, осторожно, и, сделав где-то десять маленьких шагов, достиг края перекрестка.

Он тоже лег на асфальт между остальными и чувствовал неровности на земле, когда-то бывшие жвачкой, которую многократно переезжали машины. Он чувствовал запах испарений, исходящих от земли, утечек топлива, паленой резины, горячей смолы. Он лежал на спине, повернув голову и положив руку на грудь. Его тело чувствовало себя здесь глупо. Одним глазом он видел камеру, снимающую их с двадцатифутовой высоты. Но основные съемки еще не начались, думал он, пока женщина с любительской камерой снимала происходящее.