КОСМОПОЛИС

- Бобби, давай начинать, - сказал один ассистент другому.

Через некоторое время улица погрузилась в тишину. Голоса умерли, исчезло чувство далекого движения. Теперь он чувствовал присутствие тел, всех тел, их дыхание, тепло и кровь, бегущую по венам. Люди, непохожие друг на друга, вдруг стали похожи в этой куче, все вместе они были живы и мертвы. Они были всего лишь массовкой в этой сцене, им просто приказали не двигаться, но впечатление от всего этого было настолько сильным, что Эрик не мог думать о чем-либо другом.

- Привет, - произнес кто-то.

Это был человек, лежащий лицом вниз рядом с ним, женщина, вытянувшая руку. Ее волосы были светло-каштанового цвета, или скорее каштаново-желтые. Возможно серо-желто-коричневого или красно-коричневого. Или цвета щавеля. Да, "цвет щавеля" звучит лучше.

- Мы должны быть мертвы?

- Не знаю, - ответил он.

- Никто нам ничего не сказал. Меня это раздражает.

- Ну, прикинься мертвой.

Положение руки заставляло ее говорить в асфальт, поэтому слова получались нечеткими.

- Я нарочно приняла такую позу. Что бы с нами ни случилось, скорее всего, случилось без предупреждения, и я хотела показать это, индивидуализировав своего персонажа. Целая рука скручена. Если поменяю позу - будет неправильно. Кто-то сказал, что фильм не получил финансирования. Наверное кто-то передумал в последний момент. Денег больше нет. Это последняя сцена, которую они снимут перед тем, как свернуть проект. Так что нельзя идти на поводу у своих желаний, не правда ли?

У Элиз ведь волосы тоже были цвета щавеля? Он не видел лица женщины, а она не видела его. Но он с ней разговаривал и она точно его слышала. Если это Элиз, то почему она не реагирует на голос собственного мужа? Хотя, зачем ей реагировать? Это неинтересно.

Грохот проехавшего где-то грузовика вибрацией отдавался в его позвоночнике.

- Но мне кажется на самом деле мы не умерли. По крайней мере если мы не какой-нибудь культ, - говорила она, - где происходят массовые самоубийства. Очень надеюсь, что это не так.

- Закрываем глаза, люди. Никаких звуков или движений, - голос раздался из динамиков.

Камера медленно опускалась, и он закрыл глаза. Теперь, лишенный обзора, он видел тела как будто через камеру, смотрел на них таким же холодным взглядом. Притворялись ли они, что голые, или же действительно были голыми? Теперь он сомневался. Там были люди с самыми разными оттенками кожи, но почему-то он видел их всех черно-белыми. Возможно такую сцену преподнести лучше всего именно в таком варианте.

- Мотор, - выкрикнул другой голос.

Эти попытки, увидеть тела здесь, в этой реальности, а не на экране где-нибудь в Осло или Каракасе, взрывали ему мозг.. А может все эти места связаны друг с другом? Зачем вообще задаваться такими вопросами? Зачем все это видеть? Они изолировали его, разрывали на кусочки, а он ведь не этого хотел. Он хотел быть здесь среди людей, среди тел, татуированных спин, волосатых задниц, среди тех, от кого воняет. Он хотел быть в самом центре перекрестка, рядом со стариками с выпуклыми венами и карликом с длинной головой. Может тут есть и больные люди, с отслаивающейся кожей. Но есть и молодые, сильные. Он был одним из них, одним из спортивно сложенных, загорелых и молодых людей. Он подумал о том, как красиво смотрятся позы угловатых тел детей. Головы одних покоились на телах других, на груди или на руке. Он думал о тех, кто лежит на спине, лицом к небу, раскинув руки словно крылья и обнажив гениталии.

Там была темнокожая женщина с маленькой красной точкой посередине лба. Был ли там человек без одной конечности, с протезом, прикрепленным к колену? Сколько из лежащих здесь тел носят на себе послеоперационные шрамы? И кто та девушка с дредами, из-под волос которой выглядывали одни ступни?

Он хотел осмотреться, но не открывал глаза, пока не прошло несколько длинных минут и мягкий мужской голос не сказал:

- Снято!

Он сделал шаг, обернулся, и, вытянув руку, почувствовал ее ладонь в своей. Она последовала за ним к свободной части тротуара, где он в темноте поцеловал ее, произнеся ее имя. Она обхватила ногами его тело и они занялись любовью среди запаха разрушения.

- Я потерял все твои деньги, - сказал он ей.

Он услышал ее смех и почувствовал ее дыхание на своем лице. Он уже и забыл, как приятно слышать этот смех, больше похожий на кашель. Смех курильщицы из какого-нибудь старого черно-белого фильма.

- Я вечно что-то теряю, - сказала она, - Сегодня утром я потеряла свою машину. Мы об этом не говорили? Я уже не помню.

Все это было похоже на сцену из черно-белого фильма, который показывают в кинотеатрах по всему миру, которому не нужны сценарий или финансирование. Сцена, после голой толпы. Уединение любовников вне памяти и времени.

- Сначала я украла деньги, потом их потеряла, - смеялась она, - так на что ты их спустил?

- На иену.

- Интересно, куда они деваются, когда человек их теряет?

Она лизнула его лицо и крепче ухватилась за его тело, а он никак не мог вспомнить, куда же деваются деньги.

Она провела языком по его глазу и брови. Он поднял ее выше и зарылся лицом в ее груди, чувствуя как они подпрыгивают.

- Что поэт может знать о деньгах? Наше дело любить мир и показывать это в своих стихах. И ничего кроме этого, - сказала она, - Ну, еще кое-что...

Она схватила его за волосы и потянула его голову назад, наклонившись, чтобы поцеловать его. Через некоторое время она отстранилась, оставив на его губах горячий поцелуй. Он подумал, что наконец-то узнал свою Элиз, вздыхающую, кусающую его губы, произносящую невнятные слова. Их тела сливались, он чувствовал ее горячие ягодицы в своих руках.

В ту секунду, когда он понял, что любит ее, она соскользнула с него и он не смог ее удержать. Затем она протиснулась через узкую щель между досками и он наблюдал, как она переходит улицу. Там не было никакого движения. Она была единственным двигающимся объектом, съемочная группа и массовка исчезли, экипировка тоже, а она казалась спокойной и стройной, шагая с поднятой головой к последнему трейлеру, где оставила свою одежду, чтобы быстро одеться и исчезнуть.

Он одевался в темноте, чувствуя грубый гравий с улицы на своей спине и ногах. Несколько минут он искал свои носки, и, не найдя их, вышел босым на улицу, держа свои туфли в руках.

Трейлера уже не было, перекресток опустел. На этот раз он не сел рядом с водителем. Ему хотелось сесть на заднее сидение своего звукоизолированного пробкой лимузина. Ему хотелось быть одному в этом бронзовом свете, отмечая линии, незаметные детали, изменения и очертания текстур. Он чувствовал запах кожи, окружающей его, и кедра, которым была отделана перегородка межу водителем и пассажирами. Он чувствовал холодный мрамор под ногами. На потолке было изображено расположение планет в момент, когда он родился, все рассчитано до секунды.