КОСМОПОЛИС

- Насилие должно иметь цель.

Эрик приложил дуло своего пистолета к левой ладони, пытаясь думать четче. Он подумал о главе его отдела безопасности, лежащем на асфальте, в последнюю секунду жизни. Он подумал о других людях, безликих и безымянных и почувствовал невыносимые угрызения совести. Это чувство, под названием чувство вины, двигалось внутри него. Странно, насколько мягким казался курок под его пальцем.

- Что ты делаешь?

- Не знаю. Возможно ничего, - ответил он.

Посмотрев на Бенно он сжал курок и как раз в тот момент когда зазвучал выстрел, может на пару секунд раньше, он понял, что это был последний патрон в барабане. Но было уже поздно. Выстрел проделал дыру в его руке.

Он сидел, опустив очистившуюся от мыслей голову, и чувствовал боль. Рука будто была обожжена. Она казалась отделенной от его тела, живой в собственном небольшом пространстве. Пальцы согнулись, средний - дергался. Он подумал, что чувствует, как давление падает до уровня шока. Кровь стекала с обеих сторон руки и темное пятно, похожее на след от ожога, распространялось по всей ладони.

Из-за боли ему пришлось закрыть глаза. Смысла в этом не было, хотя может смысл и был в каком-то смысле, интуиция подсказывала, что это указывает на его концентрацию, на его прямое участие в действии ослабляющих боль гормонов.

Кажется для мужчины, завернувшегося в свое полотенце, не оставалось ничего стоящего, о чем можно было подумать. Слова и звуки сыпались из полотенца. Одной рукой он сжимал вторую, неподвижную.

Была боль и было мучение. Он не был уверен, страдал ли сам, но точно знал, что Бенно страдает. Эрик смотрел, как он приложил холодный компресс к раненной руке. На самом деле компресс не был холодным, да и компрессом это назвать было нельзя, но между ними возникло безмолвное согласие называть это компрессом, так как само слово имело смягчающий боль эффект. Эхо от выстрела электричеством вибрировало в его запястье и предплечье.

Бенно осторожно завязал компресс, состоящий из двух связанных друг с другом платков, под большим пальцем. В нижней части предплечья он сделал жгут из куска ткани и карандаша.

Он снова вернулся на свое место и начал изучать страдающего Эрика.

- Думаю, нам надо поговорить.

- Мы и так уже говорим.

- Я чувствую, что знаю тебя лучше, чем кто-либо другой. У меня иногда бывают озарения, не знаю правдивые или нет. Когда-то я по интернету смотрел как ты медитируешь. На твое лицо, на твою спокойную позу. Я не мог не смотреть. Иногда ты медитировал часами. И благодаря этому твое сердце еще больше обледенело. Я наблюдал за тобой каждую минуту. Я всматривался в тебя. Я знал тебя. И то, что ты мог сидеть в своей комнате и медитировать, а я - нет, стало еще одной причиной для моей ненависти. Комната у меня конечно была, но никогда не было такой концентрации, чтобы тренировать свой разум, очистить его, думать только об одном. А потом ты закрыл свой сайт. Когда это случилось, я был, ну не знаю, мертв наверное, долгое время.

Его лицо смягчилось, на нем читалось сожаление о своих словах, насчет ненависти и бессердечности. Эрик хотел ему ответить. Но боль давила на него, казалось, уменьшала целого человека. Дело было не в руке, а в мозгах, хотя и в руке тоже. Рука выглядела некротизированной. Он подумал, что может даже уловить запах миллионов умирающих клеток.

Ему хотелось что-то сказать. Ветер подул снова, на этот раз с новой силой, поднимая пыль с разрушенных стен. В завывании ветра, в том, как он открывал и закрывал дверь, было что-то интригующее, чувство чего-то незащищенного, будто они находились не внутри, а снаружи.

- У меня асимметрия простаты, - сказал он.

Его голос был едва слышим. На полминуты повисло молчание. Он чувствовал, как субъект кропотливо изучал его. В атмосфере было что-то теплое, человеческое.

- У меня тоже, - прошептал Бенно.

Они посмотрели друг на друга. Повисла еще одна пауза.

- И что это значит?

Бенно кивал несколько секунд. Ему нравилось просто сидеть и кивать.

- Ничего. Это ничего не значит, - сказал он, - Безобидное изменение. Не о чем беспокоиться. Зачем беспокоиться в твоем возрасте?

Эрик не думал, что слова, услышанные от человека в том же положении, что и он, могут даровать ему такое облегчение. Он почувствовал прилив сил. Старые проблемы и бесполезные, но почти душащие, мысли исчезли. Платки пропитались кровью. Он чувствовал умиротворение, сладкий покой окутывал его.

Он все еще держал пистолет в здоровой руке.

Бенно все сидел, завернувшись в полотенце.

- Ты должен был прислушаться к своей простате, - сказал он.

- Что?

- Ты пытался предсказать изменения иены, заимствуя схемы у природы. Да, конечно. Математические схемы годовых колец деревьев, семечек подсолнуха, сегментов галактических спиралей. Я научился этому, когда работал с батом. Мне нравился бат. Мне нравилась перекрестная гармония между природой и информацией. Ты меня этому научил. Тому, как сигналы с пульсаров (Космические источники излучений, достигающих Земли в виде периодически возникающих импульсов - прим. пер.) из далеких уголков вселенной следуют классической очередности цифр, изменения которых могут указывать на колебания конкретного курса валюты. Ты мне это показал. Как рыночные циклы могут перекрещиваться с циклом размножения саранчи и сбором пшеницы. Ты сделал эту форму анализа невероятно точной. Но при всем этом забыл кое-что.

- Что?

- Важность отклонений, вещей, которые асимметричны. Ты искал баланс, прекрасный баланс, равные части, равные стороны. Я знаю. Я знаю тебя. Но ты должен был обратить внимание на неожиданные повороты иены, на ее деформацию.

- На ее отклонения.

- Ответ был здесь, в твоем теле, в твоей простате.

Эти слова не носили в себе упрека. И Бенно, возможно, был прав. Что-то было в его словах. В них был сложный смысл. Может в конце концов он действительно убийца.

Он прошел около стола и приподнял платки, чтобы посмотреть на рану. Они оба смотрели. Рука затвердела как картон, вены около суставов пальцев полопались и посерели. Бенно подошел к своему железному столу и вытащил несколько бумажных салфеток. Он вернулся к столу и убрал кровавый компресс, заменив его на салфетки, приложив их с обеих сторон руки. Потом он развел собственные руки, беспокойно, показывая что чего-то ждет. Салфетки прилипли к ране. Он стоял и смотрел, пока не удостоверился, что салфетки останутся на своем месте.

Несколько минут они просто сидели, смотря друг на друга. Время висело в воздухе. Бенно протянул руку через стол и взял пистолет из рук Эрика.

- Мне все еще нужно тебя пристрелить. Я собираюсь обсудить это. Но я не смогу нормально жить, если этого не сделаю.

Мир стал болью. Разум не мог найти места за ее пределами. Он мог слышать боль, пульсирующую в ладони и запястье. Снова ненадолго закрыв глаза, он почувствовал себя заключенным в темноте, но в то же время находящимся за ее пределами, на светлой наружной поверхности, на другой стороне, принадлежа одновременно и тьме и свету, чувствуя оба. Он был собой и видел себя.