216512_B61BA_yamburg_e_a_pedagogicheskiy_dekameron

Первый спасительный пас, посланный подросткам, уже при­нят. Наступает время второго, после которого пора выруливать на меры наказания. Говорю о том, что, несмотря на тяжесть со­деянного, безмерно рад, что у них хватило мужества добро­вольно прийти к директору, не совершив тем самым второго предательства. Этим поступком и предопределяется мера на­казания. Учитывая двойной непрофессионализм, проявленный будущими медиками (незнание процессов усвоения спиртов организмом и неоказание помощи больному), со всех на полго­да снимается статус лицеиста с правом последующего восста­новления. Всем, кроме одного, доставившего девушку в боль­ницу, объявляется выговор, а ему — устная благодарность за адекватные действия в сложившейся ситуации. Почему устная? Об этом спустя час, с ним наедине. От классного руководителя знаю, что он влюблен в эту девушку. Поэтому, естественно, и не бросил ее в беде. Неизвестно, как парень повел бы себя, ока­жись на ее месте безразличный ему человек. Собственно гово­ря, вся беседа с ним состоит из одного вопроса, на который он не обязан давать ответ: «Надеюсь, ты понимаешь, что оказы­вать помощь человеку, попавшему в беду, необходимо вне за­висимости от сложившихся с ним личных отношений?» На том и расстаемся.

В промежутке между коллективной промывкой мозгов и бе­седой с «последним героем» произвожу «разбор полетов» с ро­дителями. До сих пор они довольствовались ролью молчаливых статистов на моноспектакле директора. Объясняю, почему ни­кому из них не предоставил слово. Во-первых, коллективный напор взрослых спровоцировал бы групповое сплочение под­ростков по возрастному признаку: они (устаревшие и нудные) и мы (молодые, откликнувшиеся на рекламный призыв «возьми от жизни все»). Во-вторых, нескоординированные действия воз­мущенных и шокированных поведением собственных детей ро­дителей свели бы разговор к выяснению второстепенных под­робностей: кто и сколько выпил, ушел до обморока девушки или после и т. п. Естественно, что каждого из собравшихся пап и мам в первую очередь интересует поведение собственного ре­бенка. Здесь действительно важны детали, но их выяснение и обсуждение — предмет домашнего разговора, о котором мы и уславливаемся. Его стилистика и тональность предопределяют­ся спецификой каждой семьи, ее конфигурацией (полная семья или ребенка воспитывает одна мать), профессией и индивиду­альным жизненным опытом родителей. По-своему свой разго­вор с сыном построит боевой офицер, прошедший горячие точ­ки, и совсем по-другому одинокая мать, врач «скорой помо­щи». Все необходимые зацепки (предпосылки) для этого у них имеются.

После ухода родителей думаю о том, что, какие бы изощ­ренные педагогические ходы мы ни изобретали, окончательное решение проблемы при наших вековых традициях пития невоз­можно. Если верить летописцу, то вопрос «пить или не пить?» не в последнюю очередь повлиял даже на выбор вероисповеда­ния. Уже совсем в другую эпоху, Горбачева — Лигачева, могу­чее государство со всем его административным ресурсом не справилось с поставленной задачей отучения населения от злоупотребления спиртным. Что в таких условиях может шко­ла? В корне переломить ситуацию не удастся, но это совсем не

означает, что в каждом конкретном случае следует опускать руки. Сколько их было и сколько еще будет — подобных слу­чаев...

Ровно два месяца спустя у меня в кабинете отец, бывший выпускник, и сын-восьмиклассник. Сын «отличился» на кани­кулах, о чем повествует в своеобразном документе, который привожу с некоторыми сокращениями, изменив имя и фами­лию автора.

Документ чести от Иванова Сергея

04.11.06 вместе с классом я поехал на экскурсию в Нов­город. Приехав на место, мы с ребятами (втроем) скинулись по 100 рублей и попросили ближайшего прохожего купить нам одну бутылку водки. Потом мы купили колу и в один­надцать часов вечера открыли бутылку. Я выпил больше всех, и, что было с 11 вечера до 6.40 утра, я не помню. Заби­рал из больницы меня отец, и мы благополучно вернулись домой.

Прервем на время изложение парнем событий. Нетрудно догадаться, что было в том временном промежутке, когда он отключился: шок классного руководителя, вызов «скорой помо­щи», ночной звонок отцу, который, естественно, бросив все, на утро примчался в другой город. Досталось всем.

Обращает на себя внимание типичность ситуации: взрослый доброхот, покупающий водку мальчишкам, кола — словом, классика.

В разговоре с парнем есть за что зацепиться: он любит и без­мерно уважает отца. Поэтому накануне визита отца в школу сознательно давлю на больную мозоль мальчика: не жалея красок, живописую, со слов классного руководителя, испуг и смущение отца, вынужденного многократно извиняться за обормота-сына. Центральная тема — честь семьи, которую он запятнал. В результате этой беседы родился «Документ чести», в котором парень подробно излагает события, анализирует их и дает «обещание и мужское слово, что подобных случаев не повто­рится». Не скрою, что сознательно натолкнул его на мысль в письменной форме сформулировать выводы из происшедшего. И теперь они вместе с отцом положили мне на стол продукт еще одной бессонной ночи. Но игру нужно доиграть до конца.

Обращаясь к подростку, замечаю: «Твой отец таким не был, он один из тех, кем гордится школа». При этих словах лицо па­пы, моего бывшего ученика, покрывается пятнами. Мы-то с ним знаем, что сказанное отвечает действительности только отчас­ти. Добросовестный ученик, блистательный актер школьной те­атральной студии, ныне успешный руководитель крупной фир­мы, он хорошо помнит, как много лет назад со своими друзь­ями подставил директора под выговор.

Начало восьмидесятых. Недавно умер В. Высоцкий. Мы со старшеклассниками решаем сделать спектакль, посвященный его памяти. На представление собралась чуть ли не вся Москва, приехала мама Владимира Семеновича, его дети и жена. В те годы такой вечер был вызовом властям, замалчивавшим твор­чество опального поэта. Нужно отдать должное юным актерам, играли они блистательно. Зал стоя аплодировал их честной ра­боте. Но после спектакля группа его участников решила отме­тить успех традиционным российским способом: купили спирт­ное и расположились на опушке леса напротив родной школы. Там их и прихватила милиция. Компетентные органы сразу от­метили связь между сомнительным, с их точки зрения, спектак­лем и его аморальными последствиями. А директор школы, проявивший политическую близорукость, посмевший возвести алкоголика Высоцкого в ранг национального поэта, получил строгий выговор, что по тем временам было милостью, ибо пер­воначально вопрос стоял об отстранении от должности. Этот выговор стал для меня бесценным педагогическим инструмен­том антиалкогольного воспитания. Я бросил его им в лицо, за­явив, что такие предатели недостойны даже моего наказания. Достаточно того, что наказание за их художества понес сам ди­ректор, он же по совместительству режиссер спектакля.