216512_B61BA_yamburg_e_a_pedagogicheskiy_dekameron

Родителям, натурам артистическим, не составляло большо­го труда ежемесячно разыгрывать сцену радостного удовлет­ворения в момент получения от дочери честно заработанных денег. В довершение папа, театральный художник, втянулся в творческий процесс изготовления все тех же наглядных по­собий, по ночам обсуждая с дочерью педагогические аспек­ты изобразительного ряда. Разумеется, все детали взаимодей­ствия семьи со школой подробно обсуждались по телефону, но результаты данной педагогической режиссуры не заставили себя ждать. Спустя полгода девушка изъявила желание продол­жить обучение, но поставила жесткие условия: в вечерней школе с сохранением места работы. В вечерней так в вечерней. К этому времени девушке уже исполнилось шестнадцать лет, что позволяло по-настоящему оформить ее на работу.

Где она сейчас? Нетрудно догадаться: окончила вечернюю школу, получила педагогическое образование и работает с ВИЧ-инфицированными (!) малышами.

И вновь обращаюсь к пушкинской иерархии воспитательных задач культуры, исполнение которых ставил себе в главную за­слугу поэт. Их сегодня категорически отрицает высокомерный постмодернизм с его всепроницающей иронией и моральным релятивизмом. Что с того? Когда приходит беда, ирония не сни­мает боли. Так уж повелось от века: спасая других, спасаешь се­бя. Кто же в этой истории падшие: родители, в своем интеллек­туальном снобизме чуть было не потерявшие дочь, сама девоч­ка, едва не совершившая непоправимое, или, быть может, без вины виноватые ВИЧ-инфицированные малыши, с которыми ныне работает молодая женщина, с годами оценившая прояв­ленную к ней милость?

«Мне отмщенье, и Аз воздам

Замечательный польский педагог, врач и писатель Януш Корчак записал однажды в дневнике: «Я никому не желаю зла, я просто не знаю, как это делается». Его профессиональная и личная судьба не была безоблачной, а мученический конец — вместе с детьми в газовой камере — придает этим словам осо­бый вес. Изо всех сил, как заклинание, призываю их на помощь, когда встречаюсь с вопиющей несправедливостью, черной не­благодарностью, беспочвенными облыжными обвинениями. Столкновение с низостью каждый раз поднимает в душе черные чувства и мстительные мысли, и тогда на память приходит мо­литва старого доктора, запечатленная в поэме А. Галича:

Я старался сделать все, что мог,

Не просил судьбу ни разу: высвободи!

И скажу на самой смертной исповеди,

Если есть на свете детский Бог:

Все я, Боже, совершил сполна,

Где, в которой расписаться ведомости?

Об одном прошу: спаси от ненависти,

Мне не причитается она.

Замечу, почти все наиболее испепеляющие конфликты и ос­тавившие тяжелый, неприятный осадок на душе ситуации были связаны не с детьми, а с людьми вполне взрослыми и, как это ни покажется странным, не имели прямого, непосредственного от­ношения к школьным проблемам обучения и воспитания. Еще более поразительно то, что спустя некоторое время жизнь жестоко наказывала их или ставила в такое положение, когда при­ходилось расплачиваться за содеянное.

Случилась беда: у учителя в горах погиб взрослый сын-гор­нолыжник. Все хлопоты, неизбежные в таких скорбных случаях, взяла на себя школа. В те годы доставка «груза 200» с Кавказа еще не была налаженной процедурой. Единственный в сутки рейс, жесточайший дефицит авиабилетов, длинные хвосты в кассы — все это заставило обратиться за помощью к руководи­телю полетов аэропорта, администратору, облеченному исклю­чительными полномочиями. В такой трагической ситуации, ка­залось бы, можно было рассчитывать на его сочувствие и по­мощь. Но не тут-то было. Спокойно, деловито ознакомившись с ходатайством школы, глядя сквозь просителей (особый взгляд чиновника, вершителя человеческих судеб), большой началь­ник бесстрастно объяснил, что, в связи с большой сезонной за­грузкой авиарейсов, данная просьба невыполнима, и предло­жил встать в общую очередь, завершив свой отказ сентенцией из неписаного кодекса административной морали: «порядок одинаков для всех».

Спустя всего полгода, в полной парадной авиационной фор­ме, не подозревая, к кому пришел, он появился на пороге каби­нета директора школы. Вальяжные манеры уверенного в себе человека, бутылка дорогого импортного коньяка (для первого знакомства) — все эти внешние аксессуары поведения призва­ны были расположить к удовлетворению его просьбы. Немед­ленно, взяв быка за рога, по-деловому изложил суть проблемы. Выяснилось, что он живет недалеко, в соседнем квартале, кото­рый не относится к микрорайону нашей школы. Сына в букваль­ном смысле, со слов отца, «затерроризировали» в его школе, предъявляя к нему необоснованные требования. Суть просьбы: перевести мальчика к нам.

Легко вообразив себе вызывающее поведение избалованно­го отпрыска столь могущественного по тем временам отца, я намекнул.

— А ведь мы знакомы.

— Где, при каких обстоятельствах? Пришлось напомнить те обстоятельства.

— Конечно, где же вам запомнить одного из бесчисленных просителей? Но мы, педагоги, запомнили вас на всю жизнь!

Маска непробиваемой уверенности мгновенно слетела с ли­ца просителя, сменившись растерянностью, переходящей в яв­ный испуг.

— Как вы думаете, с каким настроением учителя будут учить мальчика, чей отец отказал им в таких обстоятельствах? Смогут ли они объективно к нему относиться? Кроме того, дом, в ко­тором вы проживаете, формально не относится к микрорай­ону нашей школы, а порядок одинаков для всех, — не без удо­вольствия завершил я этот разговор, отчетливо осознавая в тот момент, насколько не дорос до максимы: возлюби врагов своих.

Я не лукавил, предвидя неизбежные последствия перевода сына, который, разумеется, за отца не в ответе, в нашу школу. Педагоги — живые люди со своими человеческими реакциями, на которые имеют полное право. Кроме того, не стоило упус­кать редкую возможность дать жизненный урок папе. Возмож­но, что эта история как-то очеловечит и его. Одним словом, это была не та ситуация, когда следовало проявлять ангельскую терпимость и безграничное великодушие.

Вторая история относится уже к новейшей эпохе, отражая ее нравственный климат и накал политических страстей. Как тут опять не вспомнить мудрого Я. Корчака, заметившего, что «школа стоит не на Луне». Руководитель школы — фигура общественная. Не случайно встарь людей, занимавших этот пост, причисляли к столпам общества. В относительно спокойные эпохи он может позволить себе роскошь преимущественно за­ниматься своим прямым делом: воспитанием и обучением де­тей. Во времена общественных катаклизмов он неизбежно втя­гивается в бурную воронку политической жизни. Родители уче­ников, их бабушки и дедушки — это ведь еще и электоральный ресурс. А коль скоро педагоги школы и ее руководитель обла­дают определенным кредитом доверия, они неизбежно будут востребованы теми или иными конкурирующими политически­ми силами. Здесь на память невольно приходит цитата из не­модного ныне классика: «Школа вне жизни, вне политики — ложь и лицемерие» (В.И.Ленин). В справедливости данного утверждения автор этих строк убеждался каждый раз при на­ступлении очередной выборной кампании.