216512_B61BA_yamburg_e_a_pedagogicheskiy_dekameron

трудно реализовать мечту поэта: «землю попашем, попишем стихи» (В. Маяковский).

Гораздо печальнее, когда остановка личностного роста про­исходит у педагога, не обремененного дополнительными обя­занностями. Явление достаточно распространенное: своеоб­разный педагогический кризис среднего возраста. Позади пер­вые «пробы пера», пройден сложный период адаптации в школе молодого специалиста, освоено содержание предмета, в кото­ром учитель ориентируется как рыба в воде, наработан педаго­гический инструментарий, позволяющий достаточно успешно обучать детей, выработалась учительская хватка, которая обес­печивает дисциплину практически в любом классе. Чего еще желать? Но тут-то незаметно и подступает опасность. Любая власть, включая власть над детьми, развращает. Даже если ее цель — благо растущего человека, его совершенное воспитание и обучение, а средства не тюрьмы и пыточные камеры, а всего лишь многократно испытанные способы воздействия на ребен­ка, со временем превратившиеся в клише и штампы. Рано или поздно они перестают срабатывать, но привычка достигать ре­зультатов у педагога остается. И тогда учитель усиливает напор, до отказа нажимает педаль газа, стремясь сохранить свое еще недавно безраздельное влияние на ребенка, объясняя себе са­мому растущее сопротивление материала исключительно внеш­ними причинами: дети стали хуже, раньше они были более чут­кими и отзывчивыми. Словом, «не тот это город, и полночь не та» (Б. Пастернак).

Кто спорит, время действительно меняется само и меняет лица детей. Но с профессиональной точки зрения это означает ровно то, что и требовалось доказать: «в карете прошлого дале­ко не уедешь» (М Горький). Но принять эту очевидную истину на вершине жизни, когда, казалось бы, наступил расцвет педагогической карьеры, чрезвычайно сложно, даже мучительно. Ее неприятие ведет к тому, что класс превращается в пыточную ка­меру, причем в равной мере для обеих взаимодействующих сторон: учителя и его воспитанников. Происходит стремитель­ная деформация личности педагога. Он, незаметно для себя, меняется буквально во всем: ценностных установках, личност­ных предпочтениях, даже в манере поведения. Бывший демо­крат становится автократом, весельчак — занудой и педантом. Но при этом долгое время сохраняются осколки бывшего педа­гогического почерка. Тяжелое, противоречивое, крайне неорга­ничное впечатление производит такой педагог на уроке и за его пределами. Он вроде бы и не прочь, как в былые времена, по­шутить с подростками, искренне стремится растопить холод и сократить дистанцию, обращаясь к ним: «мужики», «братцы». Но все эти попытки завоевать расположение учеников сопро­вождаются настороженностью во взгляде и сталью в голосе. Вслед за естественной реакцией на более или менее удачную шутку — смехом — следует окрик с требованием сосредото­читься на учебной работе и не отвлекаться.

Вконец запутавшиеся ученики не знают, как реагировать на педагога, и потому их реакции также не отличаются адекватно­стью. Вдобавок ко всему на этом уроке перед учителем — уче­ники элитного лицейского класса. Их офисный внешний вид — отглаженные сорочки и модные галстуки — совершенно не со­ответствует обращению «мужики», возможно приемлемому в классах попроще, уместному в неформальной обстановке, на­пример в походе. В этом классе более органично звучало бы чуть ироничное «господа». Одним словом, перед нами разво­рачивается подлинная трагедия вчерашнего мастера, чей образ постепенно приобретает ярко выраженные гротескные, карика­турные черты профессионального диагноза.

Следующий неизбежный этап: конфликты с учащимися и их родителями, сетования на растраченную и не получившую должной оценки жизнь. «Я им всю жизнь отдала, а они...» — не­давно пожаловалась мне моя бывшая однокурсница, ныне учи­тель одной из соседних школ. Зная потенциальные, неиспользо­ванные возможности этого педагога, пользуясь привилегиями, которые предоставляет старинная студенческая дружба, я не стеснялся в формулировках:

— Как ты не понимаешь, что, с утра до ночи пропадая в шко­ле, и только в школе, ты перестала быть интересной и притяга­тельной для своих учеников?

— И это мне говорит маститый директор? Какое счастье, что я в свое время не поддалась на уговоры и не перешла к тебе на работу. Мой директор, между прочим, меня ценит и приводит в пример другим членам коллектива.

Продолжать разговор не имело смысла. А ведь я помнил ее веселой, энергичной девушкой-хохотушкой. Без ее участия в сту­денческие годы не обходился ни один капустник. Естественно, что, попав в школу, она быстро приобрела симпатию коллег и обожание детей. Так продолжалось четверть века, а теперь... Возраст здесь не является решающим условием заката педаго­гической карьеры. Не так давно ушла из жизни Наталия Василь­евна Тугова, блистательный учитель литературы. Даже в весьма преклонном возрасте, до тех пор, пока могла ходить, она вдох­новенно преподавала свой предмет, оставаясь притягательной для своих учеников.

В чем же секрет преодоления кризиса среднего педагогиче­ского возраста? Когда и при каких условиях он начинается? Вопросы совсем непраздные для молодого учителя. Ему, конеч­но, кажется, что его-то уж точно минует чаша сия. Между тем мои долголетние наблюдения говорят о том, что черты диагноза начинают проступать очень рано, буквально с первых шагов молодого специалиста в школе. Парадокс заключается в том, что чем успешнее и быстрее идет адаптация начинающего учи­теля, тем больше вероятность его профессионального заболе­вания в недалеком будущем. Отчего так? Все очень просто. Смышленый наблюдательный молодой человек, попадая в школу, как губка впитывает реалии окружающей его жизни. Это как на приеме у лорда: на столе бесчисленное количество при­боров, назначение которых тебе неизвестно, и, чтобы не опозо­риться, начинаешь присматриваться к поведению окружающих тебя людей и действуешь по образцу. Так и в школе. Молодой учитель вольно или невольно начинает копировать и воспроиз­водить в своей деятельности стиль общения и манеру поведе­ния своих коллег. В первую очередь тех, чьи успехи на педа­гогическом поприще неоспоримы, чей авторитет в глазах кол­лег и детей непререкаем.

Хорошо, если усваемые и присваемые образцы не только со­ответствуют времени и обстановке, но имеют большой запас прочности и обращены в будущее. Мне повезло начинать свой педагогический путь в замечательном коллективе. Разумеется, там работали разные учителя, но среди них выделялась группа педагогов, о которых надо сказать особо. Дело в том, что тогда по идеологическим причинам была разгромлена блистательная математическая школа. Власти не устраивал тот дух свободо­мыслия, который процветал в этом учебном заведении. Но вре­мена были вегетарианские, педагогов не посадили, а разброса­ли по соседним школам. Так в нашей обычной школе со сред­ним по своим возможностям контингентом учащихся (вокруг располагались три специализированные школы, которые оття­гивали на себя лучших учеников) появилась Наталия Васильев­на Тугова, которая затем привела в школу Льва Соболева и других свободомыслящих учителей. В коллективе быстро нашлись люди, разделившие немыслимые по тем временам либераль­ные педагогические ценности. Среди них Марк Григорьевич Баскин, Маргарита Борисовна Ваисова. Все это были люди прежде всего огромной общей культуры, а кроме того, высокие профессионалы своего дела. Мы, молодые педагоги, естествен­но потянулись к ним. Наши наставники не утруждали себя про­ведением методических семинаров и проверкой конспектов уроков молодых специалистов. Зато на переменах в курилке и в соседнем со школой кафе, где мы частенько засиживались до поздней ночи, шел один бесконечный симпозиум. Обсуждалось все на свете: новинки литературы, нашумевшие театральные премьеры, самиздат и последние политические «подарки» власти. Но прежде всего — дети, и еще раз дети, и педагогиче­ские открытия дня: что, где, на каком уроке произошло, как по-новому раскрылся тот или иной ученик, вчера еще казав­шийся бестолковым и необучаемым.