Виктор Улин - Хрустальная сосна

**Тучи над моей головой постепенно сгущались.

Начальник практически не давал работы, а я теперь и не просил. Хотя я все еще и не уходил отсюда, теша себя решимостью, но все-таки зная, что работа пока есть и с голода я не умру. И я карябал понемногу разные записки, делал кое-что даже для его монографии. Левая рука не желала писать ровно, и мне приходилось перекладывать ручку туда и сюда, неизменно бинтуя запястье по совету Виолетты. Она же точила для меня карандаши, потому что и этому я не научился.

Все чаще, оторвавшись от стола, я исподтишка глядел на начальника. Он был всегда занят: постоянно перекладывал машинописные листы, сверял отчеты и еще бог знает какие документы. Раньше я не задумывался о серьезных вещах. Все вроде казалось простым и ясным. Я был обычным инженером, хоть и выручал весь сектор работой над ответственными чертежами. Мироненко - старший инженер, он дорабатывал прибор, уже который год пытаясь довести его до серийного производства. Звезд с неба не хватал, но было несомненным, что рано или поздно он своего добьется и пойдет дальше. Начальник делал кандидатскую диссертацию, взяв за основу ту самую монографию, над которой работал. На его счету имелось несколько серьезных приборов, к нему приезжали консультироваться из других городов. Он работал много, хотя и чисто для себя, а не на задания сектора. Прежде я его в общем уважал. Правда, Илья Петрович всегда отличался некоторой вредностью и изрядным занудством, но это ему прощалось. Все-таки он имел результаты.

Но сейчас привычные представления стали рушиться, не выдержав испытания. Начальник повел со мной борьбу - мягкую, но беспощадную борьбу на выживание - от слова "сжить со свету". Он понимал, что просто так меня не уволить, поскольку я всегда мог доказать, что получил травму по вине НИИ. И избрал более хитрый путь: стал оставлять без работы, чтобы я не выдержал, как включенный в сеть трансформатор с разомкнутой вторичной обмоткой, сгорел и ушел сам. С чисто деловых позиций он, конечно, был безусловно прав. Нашему маленькому сектору требовался именно квалифицированный исполнитель, который доводил бы до ума сложные чертежи. У Лаврова и Рогожникова не хватало квалификации, дополнительной ставки не предвиделось, а я умер как чертежник. Начальнику оставался единственный выход: убрать меня и взять другого. Такого же квалифицированного - но работоспособного. С точки зрения производственной это казалось справедливым. А с человеческой?

Когда я смотрел кино, где волевой главный конструктор увольнял чертежницу, у которой часто болел ребенок, а на ее место брал энергичного работника, у меня не возникало сомнений в его правоте. Ведь ракеты, в самом деле, не могли ждать… Но когда нечто подобное, хоть и не на столь высоком уровне коснулось меня -*меня*, единственного и неповторимого на свете… - то стало далеко не бесспорным.

И начальник казался бездушным механизмом в рабочем процессе. Стоило чуть дольше задуматься о производственной необходимости, как мысли упирались в собственную жену. Которая ради науки - то есть собственной производственной необходимости - фактически бросила меня на выживание. Для нее перед наукой все было мелким… Включая мужа. Я не позволял себе думать об этом. И считал время, оставшееся до конца декабря; и уверял себя, что Инна приедет. Что будет со мной к новому году, я не ведал. Знал лишь, что сокращение мне не грозит, поскольку тогда начальник потеряет ставку. Значит, я мог еще думать и пить кофе с Виолеттой.

И все продолжалось, и разговоры наши становились откровеннее.

Как- то раз она вдруг сказала:

- Послушайте, Евгений… Послушайте, Женя… Мне это выканье уже надоело. Буду звать тебя просто Женя и на ты, не против?

- Нет, разумеется. Конечно, Виолетта! Зовите, как вам угодно.

- Только давай и ты тоже самое. Никаких "вы" и полных имен. Зови меня так, как зовут немногие оставшиеся настоящие друзья. Ведь ты мне друг, правда?

- Правда, - ответил я, и это в самом деле было так.

- И зови меня просто Вета, ладно?

Я улыбнулся нерешительно; это означало уже последнюю степень близости.

- Ну что ты так на меня смотришь, Женя? - усмехнулась она. - Или я уже такая старая, что меня нельзя назвать уменьшительным именем?

- Нет, что вы… Что ты, нет. Если… тебе нравится, то пожалуйста.

- Конечно нравится. Просто ты еще молодой и не понимаешь, как приятно женщине моего возраста, когда ее называют просто так…

- Ладно, попробую… Слушай… Слушай, Вета - заварим еще кофе?

- Конечно, - просияла она.

Что ж, - подумал я, - "Вета" звучит очень даже неплохо. И мы стали звать друг друга по-свойски. Правда, пока только за шкафом. Но тем не менее я понимал, что наша дружба волнует начальника. Я слышал такое выражение - "дружить против кого-то". И начальник, конечно, осознавал, что мы с Виолеттой дружим именно против него. Со мной все было ясно; а она, хоть и крайне сдержанная во всем, что касалось ее жизни, несколько раз говорила вскользь, сколько обид и притеснений претерпела в свое время от начальника. И хотя мы абсолютно ничего не предпринимали, он подозревал недоброе. Однажды он вскользь проехался по нашей парочке, всерьез назвав нас "бинарным боеприпасом".

- Каким-каким? - перепросил Лавров. - Я слышал такое слово, но не понимаю.

- Это такой снаряд, который составлен из двух безвредных веществ.

Каждое из которых не подпадает ни под одну запретительную конвенцию, - пояснил Мироненко. - Однако при взрыве они вступают в химическую реакцию и выделяют отравляющее вещество.

- Тот самый случай, - сказал начальник, указав сначала на меня, а потом на шкаф. - По отдельности Евгений Александрович и Виолетта Алексеевна милейшие люди. Но объединившись -с недавних пор - они разнесут и наш сектор, и отдел, и весь институт, если только постараются. И если дать им волю.

Все смеялись. И Виолетта тоже. И я смеялся со всеми. Но, выводя упрямую букву "омега", думал над последними словами начальника - "если дать им волю"… Это была уже прямая угроза.

Нет, наверное, я все-таки оказывался не прав, мысленно ругая начальника. Все-таки судьба подчиненных была ему не безразлична. Потому что как-то раз он подозвал Рогожникова к своему столу и по-хорошему предложил ему перейти в другой сектор. Я сначала напрягся, увидев уловку: Рогожникова в другой, на его место кого-то за меня, а меня - уж точно под сокращение. Но быстро понял, что это не так, просто начальник другого сектора предложил нашему обменяться специалистом, таким же старшим лаборантом, как и Рогожников.

- Понимаете, Виктор Николаевич, - сказал начальник. - В нашем секторе вы постоянно выполняете второстепенную работу, так? Рогожников молча кивнул.